Патруши, первый реактивный самолет Бахчиванджи, Предположительно место где упал летчик Опции

[fort]

Собсвтенно тема интересная и подскажите кто что знает ....

Старый пруд в Патрушах.Довольно живописное место (и довольно секретное - подъехать к нему не так уж и просто если не знаешь современных дорог).Именно в него упал и разбился наш славный летчик Григорий Яковлевич Бахчиванджи ( болгарин по национальности). Первый наш советский реактивный самолет БИ был экспериментальной разработкой .

далее пусть знатоки меня поправят. В то время реактивные самолеты существовали двух типов - турбореактивные и ракетные. Турбореактивными являются большинсвто современных самолетов - в них воздух для сгорания горючего закачивается из внешней атмосферы с помощью турбины.Вы наверно представляете какой должна быть мощность турбины ,чтоба закачать громадное кол-во воздуха для сгорания топлива.

Ракетные реактивные самолеты окислитель для горючего ( в виде кислоты или еще там чего) берут не из водуха ,а несут с собой . Поэтому ракетный двигатель достигает большей мощности чем турбореактивный ( в нем есть возможность мгоновенно подать большое колва окислителя к топливу) ,но хватает его ненадолго - буквально несколько минут полета в то время.

----------------------------------------------------------------------------------------------------
Надо признать что немцы в то время достигли несколько больших успехов в освоении реактивноых самолетов.Правда об этом мало упоминается.К концу 1944 они выпустили около 1000 турбореактивных самолетов . Правда эффекта от их применения не получили.Во первых самолеты по конструкции были еще "сырые", во вторых к тому времени немцы потеряли многих высококвалифицированных летчиков и садили на такие самолеты чуть ли не новобранцев у которых просто не хватало опыта.Ну и к тому времени у немцев были проблемы с поставками топлива и др. материалов.

Наши поршневые самолеты к тому времени достигли совершенства и по скорости не намного уступали турбореактивным.

Были у немцев и ракетные реактивные истребители.Один такой истребитель впервые в мире достиг скорости 1000 км. в час и высоту 10000 метров набирал за 1 мин. Но топлива хватало всего на несколько минут далее самолет спускался и садился планированием. Такому самолету ставилась узкоспециализированная цель - мгновенно подняться в воздух быстро достичь вражеский бомбардировщик и обстреляв его планированием приземлиться обратно. Но погоды этот истребитель тоже не сделал.

Разработчики самолета Бахчиванджи тоже пошли по этому пути и построили ракетный реактивный БИ. У него тоже было ограниченое время полета ,он тоже должен был быстро настигнуть цель и расстреляв весь боезапас садиться обратно планированием.

Бахчиванджи совершил семь полетов на своем самолете. В последнем полете на скорости 700 км в час самолет сорвался в штопор и упал в пруд в Патрушах.

Срыв в штопор на скорости 700 км - это чисто физическое явление в то время еще неизвестное нашим ученым. Конечно ,позже они нашли способ бороться с этим явлением. К слову сказать у немцев тоже многие турбореактивные самолеты срывались в штопор на этой скорости , а малообученый персонал не знал что с этим делать.

После гибели Бахчиванджи советское руководство решило прекратить все разработки реактивных самолетов и все конструкторские силы бросить на совершенствование поршневых самолетов . Наверно они были правы - наши поршневые истребители к концу войны были лучше немецких.

[Makeev_DV]

Катастрофа БИ-3.

...Письмо было датировано семнадцатым марта сорок третьего года, а через десять дней состоялся седьмой полет на ракетной машине БИ № 3.

В предыдущих полетах двигатель заканчивал работу при наборе высоты.

На этот раз летчику предстояло на заданной высоте развить максимальную скорость и лететь до полной выработки топлива.

БИ № 3 проверялся с особой тщательностью. Не было такого узла, который бы остался без внимания. Двигатель сняли с машины, разобрали, продефектировали, а после того, как был составлен акт и заменены подносившиеся детали, снова собрали, смонтировали на самолете и перед полетом опробовали. Он работал очень хорошо и ни у кого не вызывал опасений.

Рабкин сказал летчику во время обеда перед вылетом:

— Ну, Бахчи, ставишь сегодня мировой рекорд по скорости. Войдешь в историю.

Лицо капитана на миг осветила смущенная улыбка. Он надеялся, он знал, что испытывает судьбу, знал, что она не будет к нему милостива, даже снисходительной не будет и уж, конечно, не позволит совершить невозможное.

— Скажешь, Изя, такое, — конфузливо проговорил Бахчиванджи и перевел разговор на другую тему, не связанную с полетом, но Рабкин видел: летчик продолжает думать о полете. Он как бы перебирал в памяти свои действия, и чуть хмурился, и досадовал, словно шахматный игрок, взявшийся за фигуру, которой ходить не следовало. Он не должен был делать ни одного неверного движения, потому что это могло привести к непоправимой ошибке. Нет, здесь он скорее был похож на альпиниста, каждый шаг которого по каменному карнизу — это или его жизнь, или его смерть. Да что шаг! Достаточно бывает просто чихнуть, чтобы вызвать обвал. И тогда уже не на что рассчитывать, тебя сорвет первой же глыбой с пятачка, на который ты забрался с таким трудом и где закрепился. Выдержит ли вбитый в скалу крюк, выдержит ли веревка? Если нет, значит, прощай голубое небо, и солнце, и люди, с которыми шел по жизни. Земля будет пухом твоему праху!

...Погода благоприятствовала испытаниям. Сквозь редкие перистые облака проглядывало весеннее солнце. Оно словно хотело посмотреть на необычный полет. Истребитель подцепили к буксировочной машине и вывезли на старт. Поднимая полы реглана, летчик втиснулся в кабину, поправил очки, кивнул Рабкину и механику, которые еще раз придирчиво все осмотрели и теперь раскачивали самолет из стороны в сторону, боясь, как бы не примерзли лыжи. Ведь это могло привести к развороту на разбеге. Как только двигатель был запущен и машина тронулась с места, заработал мотор стоявших в ста метрах аэросаней. Начальник технического отдела авиационной базы НИИ Штейнберг и врач Сироткин приготовились в случае аварии БИ на взлете или на посадке тотчас же ринуться вперед и оказать помощь летчику. Так было всегда, так это было и на этот раз.

И вот Бахчиванджи уже пошел на взлет — на заданном угле набора высоты и с заданной скоростью.

За ним, как всегда, следили с земли сотни глаз.

Среди собравшихся на аэродроме можно было увидеть и членов технической комиссии, и летчиков, и механиков. Опираясь на костыли, стоял только что вернувшийся из госпиталя летчик-испытатель Б. Н. Кудрин. Он приходил на аэродром и смотрел на испытания самолетов, близнецов той машины, которую он первым в воздух на одном из подмосковных аэродромов, подня без двигателя — за буксировщиком. Мысленно он все время был с летчиком, вместе с ним залезал в кабину и запускал двигатель, вместе взлетал, управлял самолетом, следил за приборами.

Весь полет был рассчитан до секунды, каждое деиствие летчика предопределено. Вот уже Бахчиванджи поднялся на две тысячи метров и сделал первый разворот. Сейчас он летел чуть в стороне по направлению к аэродрому. Теперь ему нужно было пройти по прямой, выжать из двигателя все, на что он был способен, достигнуть максимальной скорости.

Рабкин не отрывал глаз от самолета, держал в руке секундомер, включенный им в момент запуска двигателяю. Как только исчез факел огня, Рабкин нажал на кнопка секундомера, стрелка замерла на цифре 89. Восемьдесят девять секунд работал ЖРД, разгоняя машину. Она неслась с небывалой скоростью.

Люди восторженно и вместе с тем с каким-то испугом переглядывались. Никому еще не приходилось видеть самолет, превращенный в молнию. За ним едва успевали следить взглядом.

И всем на аэродроме нетрудно было представить, какое торжество испытывал Бахчиванджи, достигнув скорости 800 километров в час. И не терпелось скорее поздравить летчика с одержанной победой. Теперь он должен был сделать вираж и идти на посадку.

Самолет шел со снижением. Машина как бы катилась с невидимой горы, и с каждой секундой кривая ее спуска становилась круче.

Это стало казаться противоестественным. Люди не отрывали глаз от самолета, ждали, когда летчик прекратит становившееся опасным снижение и выровняет машину.

— Жора! Жора! Тяни на себя ручку. Скорее. Иначе не успеешь, — говорили их застывшие в напряжении лица.

Если бы на самом деле было радио! Если бы узнать, что там произошло!

Вопреки огромному желанию всех — увидеть, как самолет выравнивается, он еще круче опустил нос. Нет, здесь не было беспорядочного падения, машина не кувыркалась, не штопорила, не разваливалась на части, не было видно и дыма, значит, там ничего не горело. И вместе с тем то, что с ней происходило, нельзя было считать управляемым полетом. Она продолжала удаляться от аэродрома, с какой-то зловещей неумолимостью устремляясь вниз. Теперь летчику оставалось одно — прыгать с парашютом. И медлить с этим было нельзя.

И все ждали, что сейчас это произойдет. Они увидят белый купол парашюта над темными зубцами леса на горизонте.

Но и этого не случилось.

Нам не дано знать, что испытывал летчик в эти последние мгновения, и о чем он думал, мы тоже никогда не узнаем. Знал ли он, что сейчас должен умереть, испытал ли тот сковывающий все тело страх?

Люди застыли в тревожном ожидании. Самолет перешел теперь в крутое пикирование и через несколько секунд исчез за косогором.

Послышался взрыв. Следившие за полетом люди увидели над лесом облако заискрившегося на солнце снега и желтоватого дыма.

И все-таки не хотелось верить в самое страшное. У каждого теплилась надежда. А вдруг? Но чудес не бывает.

Упав в речушку в шести километрах от аэродрома и в трех километрах от рабочего поселка, БИ пробил лед и развалился на куски. Баллоны, трубопроводы, деформированные части самолета и двигателя разбросало в разные стороны. Среди обломков находились и останки летчика-испытателя Григория Бахчиванджи.

На аэросанях подъехали Штейнберг, Рабкин и Сироткин, на мотоцикле Демида и Щукин, а потом еще люди на машинах.

Останки летчика положили на аэросани и повезли на аэродром.

Аварийная комиссия тогда установила: после выключения двигателя произошло резкое снижение скорости. Летчика бросило вперед. От удара в солнечное сплетение он потерял сознание. И в себя не пришел.

Смерть взяла Григория Бахчиванджи хитростью. Заключение комиссии основывалось на данных проведенного на месте катастрофы расследования (увы, этих данных всегда в подобных случаях бывает очень немного). Но так или иначе, а стало известно, что летчик не пытался выброситься с парашютом, даже не отстегнул ремней кресла, не сбросил фонарь, что обычно делается, когда машина находится на грани катастрофы.

Известно, что относительно причины катастрофы Болховитинов консультировался у академика Орбели, и тот высказал предположение, что у Бахчиванджи был шок. Но гибель Бахчиванджи скорее всего произошла не от удара в солнечное сплетение и не от шока. Его самолет, как об этом будут предполагать позже, затянуло в пикирование.

Была ли у летчика потеря сознания, вызванная непредвиденным? Вряд ли. Он был готов ко всему. Его психические и физиологические реакции ни у кого не вызывали опасения или недоверия. Он был в прекрасной летной форме. Но это не меняло положения. Естественно предположить, что он до последнего мгновения пытался вывести машину из пикирования и на этом сосредоточил все усилия. Он надеялся, что добьется своего. Передать же о случившемся на землю летчик не мог: радиостанции на самолете не было. О явлениях, возникающих на самолетах с прямым крылом при больших скоростях, стало известно только спустя два с лишним года после гибели Бахчиванджи. В ноябре 1945 года инженер-летчик НИИ ВВС А. Г. Кочетков поднимает в небо трофейный турбореактивный истребитель «Мессершмитт-262» для определения максимальной скорости и на высоте 11 тысяч метров на скорости 870 километров в час фиксирует резкий переход машины в пикирование.

Кочеткову удалось справиться с теряющим управление самолетом. Для этого ему потребовались колоссальные физические усилия и не менее серьезная выдержка. После этого полета он вспомнил свой ночной разговор с Бахчиванджи, когда они проводили своих жен в Москву и он остался ночевать у Григория. Кочеткову пришли на память высказанные Григорием опасения, связанные с непонятным поведением самолета БИ на больших скоростях. Тогда Кочетков ничего не мог посоветовать Григорию. И никто не мог, потому что не было человека, который бы летал на таких скоростях, как Бахчиванджи.

Лишь позже конструкторы создадут сверхскоростные самолеты со стреловидными крыльями и управляемыми стабилизаторами, что позволит избавиться от неумолимого затягивания самолета в пике.

А пока причинами гибели Бахчиванджи считались либо удар, либо шок.