Свердловская область во времена ВОВ Опции

[komendor]

У нас есть тема про Свердловск во времена ВОВ, но такой же темы про Свердловскую область нету. Хотелось бы восполнить этот пробел.

Ирбит во время ВОВ (1 из 2)
Я. Л. Герштейн, А. И. Смирных «Ирбит», 1981, стр. 84—88

Идёт война народная

Наказ сыновьям

Номер городской газеты «Коммунар» от 22 июня 1941 года печатался ещё в мирное время. Газета писала о том, что в городском саду и сосновой роще состоятся массовые гулянья, в колхозах — праздник последней борозды. Город планировал обычный выходной день. А он стал первым днём войны.
Война! Ирбитчанам не забыть накалённой, взбудораженной атмосферы тех дней, бурных митингов, на которых звучали короткие речи-призывы, речи-клятвы. 600 работников диатомитового комбината потребовали считать их мобилизованными.
— Обязуюсь собирать ежедневно пять прицепов сверх задания! — заявил на митинге в сборочном цехе автоприцепного завода стахановец Кузьма Буланов.
Мысли и чувства восьми тысяч ирбитчан, собравшихся на площади Ленина, выразил в своём выступлении первый секретарь районного комитета партии Н. И. Баканов.
— Призываю женщин заменить мужчин, уходящих на фронт! — взволнованно заявила на городском митинге комсомолка Анастасия Ступина.
На второй день войны в заводоуправление автоприцепного завода пришли 20 ирбитчанок и попросили направить их на работу вместо мужей, уходящих на фронт. Комсомолка Оля Боброва встала за станок, где работал её брат. Вскоре на автоприцепном женщины стали кузнецами, вагранщиками, литейщиками.
— Будем работать на тракторах! — бросили клич Мария Азева и Анна Бархатова.
Забегая вперёд, скажем: на весь Урал прославилась в военные годы женская тракторная бригада Домны Ефимовны Ларионовой. За трудовой подвиг Ларионову наградили орденом Ленина.
В первый же день войны на сборный пункт явились первые добровольцы — кузнец горкомхоза Е. Вятчин, воспитатель детдома А. Годов и другие. Рабочий автоприцепного завода П. Деревнин писал в заявлении: «Прошу зачислить в танковую или пулемётную часть: владею обеими специальностями». Заявление А. Фадеева, работника лесоуправления, напоминало присягу: «Я, как коммунист, клянусь перед партией и перед всей нашей страной, что буду драться до последней капли крови. Моё место на фронте».
В дежурной комнате военкомата папки разбухли от заявлений.
Ирбитчанин Пётр Кузьмич Дудин в письме «Мой наказ сыновьям» писал: «Отправляя на передовые позиции своих сыновей, я даю им наказ: будьте смелыми, решительными, сражайтесь геройски за Родину, не жалейте сил, бейте фашистов беспощадно. Разите извергов в самое сердце. Сыновья мои, от всего сердца желаю вам и всей славной Красной Армии быстрее разгромить врага. Я уже сед, руки мои покрыты морщинами, но знайте, что ваш 67-летний отец будет честно трудиться, укреплять тыл».
Солдатские шинели за годы войны надело более 26 тысяч ирбитчан. Почти все выпускники медицинского техникума ушли в действующую армию.
Ирбит в числе остальных уральских городов стал кузницей оружия и снаряжения для фронта. Под руководством городской партийной организации ирбитчане в короткий срок перестроили работу промышленных предприятий. Автоприцепному заводу сразу добавилось задание по выпуску прицепов и походных кухонь. Кроме того, пришлось выполнять срочные заказы фронта по производству боеприпасов. Кирпич диатомитового комбината понадобился на строительство новых домен Урала и Сибири. Швейники города обеспечили обмундированием в общей сложности несколько дивизий. Леспромхоз срочно наладил выпуск армейских лыж, винтовочных и автоматных прикладов. Стало законом: фронт требует — должно быть сделано!
На плечи Ирбита легла ещё одна забота. 17 ноября город встретил рабочих Московского мотоциклетного завода.
— Потеснимся,— сказали москвичам в райкоме партии,— ну а уж кому не хватит места на квартирах, отдадим под жильё кинотеатр.
В декабре подошли эшелоны с оборудованием, материалами. За неимением лучшего мотоциклетному предоставили постройки пивоваренного завода. Через два месяца завод обязан был дать фронту машины. Задача почти непосильная. Город выполнил её по-фронтовому. Не случайно группу работников наградили орденами Красной Звезды.
И вот он стоит на путях, первый эшелон мотоциклов, собранных в Ирбите. На митинге многие не могли скрыть радостных слёз. Это было 25 февраля 1942 года. А через месяц правительственное распоряжение: строить в Ирбите новый мотоциклетный завод.
На стройку вышел весь город. На болотистом пустыре, затянутом низкорослыми березками, камышом, поднялись пусть и не совсем добротные, но всё-таки сносные заводские корпуса. За годы войны в невероятно трудных условиях Ирбит выпустил около десяти тысяч мотоциклов.
Город гостеприимно принял и другие эвакуированные предприятия. В первую военную зиму прибыло 45 вагонов оборудования с подмосковного завода «Акрихин». К лету 1942-го новый завод (его разместили в корпусах водочного) начал выпускать стрептоцид. Правительственное задание было выполнено. В том же году нынешний химико-фармацевтический освоил производство наркозного эфира и сульфидина, а в 1944 году выпускал для госпиталей уже 12 лекарственных препаратов.
Тяжёлые испытания выпали и на долю диатомитового комбината, который уже именовался стекольным заводом. Сюда эвакуировались самый большой в стране Константиновский стекольный завод из Донбасса и первый в России Ленинградский фарфоровый завод, тот самый, что основал Ломоносов. Ирбитскому стекольному, единственному в стране, пришлось изготовлять изоляторы для свеч двигателя внутреннего сгорания.
В это время на уральских танковых заводах внедрялась скоростная автоматическая сварка, что позволяло увеличить производительность труда без малого в сорок раз. Бесперебойную работу сварочных автоматов сдерживала нехватка электродов. Электрод же не изготовить без жидкого стекла. И 10 декабря 1941 года стекольный завод получил важное правительственное задание. Для проектирования, постройки нового цеха давался немыслимо короткий срок — 20 дней. Стояли сорокаградусные морозы. Но люди сутками не уходили со строительной площадки. Руководили работами Т. Окальник и Д. Мельвиленко. Задание удалось выполнить в срок. При скоростном сооружении цеха особо отличились инженер А. Соколов, каменщики В. Сумин, Я. Конев, трубопроводчик Ф. Полуянов, кузнец П. Дуганов, слесарь Я. Молочков и другие.
Вместе с партийными работниками на самых трудных стройках стекольного завода постоянно был первый секретарь райкома партии Александр Паршуков. Он отточил свой, единственно верный в ту суровую пору стиль работы. Беседуя с человеком, Паршуков одновременно помогал ему в деле: каменщику — вести кладку, плотнику — тесать бревно, кроймить доску. На свой последний, крайне беспокойный пост Паршуков заступил тяжелобольным. Переутомление, простуда быстро подтачивали его слабое здоровье. До Победы он не дожил. Над его могилой не рвал тишины винтовочный салют, но секретарь райкома ушёл из жизни как солдат. Много лет спустя город увековечил его память, присвоив ему звание почётного гражданина.

Шесть часов у пламени

Сейчас уже трудно представить, чтобы над стекловаренной печью была деревянная крыша, а возле печи — деревянный пол. А тогда было так. Под деревянной крышей завод первым в стране стал выпускать машинным способом сталинит — стеклянную броню для танков, кораблей, самолётов-штурмовиков, тех самых «летающих танков», которые наводили ужас на гитлеровцев.
Рабочим около печи приходилось подчас не легче, чем солдатам в бою. Однажды из свода раскалённой печи выпало несколько кирпичей. Попытка поставить их на место только усугубила беду. Казалось, выхода нет: кто отважится заделать свод, когда жар в печи достиг 1400 градусов? Но и остановить печь, где 80 тонн почти сваренного стекла, значит потерять несколько дней. А время военное! Вызвался коммунист каменщик Илларион Иосифович Туханов.
— Я попробую починить печь на ходу!
Шесть часов продолжался рискованный поединок с огнём. Не раз прогорала спецодежда. Туманилось сознание, тогда обессиленный каменщик на время оставлял печь. Его отливали водой. Отдышавшись, Туханов опять принимался за дело. Он победил. За мастерство, мужество его наградили орденом Трудового Красного Знамени. После войны на праздничных демонстрациях Илларион Иосифович часто и по праву нёс знамя Государственного Комитета Обороны, переданное стекольному заводу на вечное хранение.
Фронту требовались мощные прожекторы. В январе 1943 года стекольный завод получил очередное срочное задание — освоить производство стёкол для прожекторов. Коллектив цеха вертикального вытягивания стекла под руководством Константина Гуляева работал упорно. В рекордный даже по тому времени срок — на восьмой день — смена мастера-коммуниста Николая Назарова дала первое стекло. Отличились мастер второй руки Борис Ивановский, мастер-коммунист, нынешний главный инженер завода Иван Алексеевич Шапошников. Трудно переоценить тот вклад, который внёс стекольный завод в развитие авиационной и танковой промышленности. Почти половина всех танков была оснащена смотровыми блоками из ирбитского стекла, треть всех самолётов-штурмовиков имела нашу «стеклянную броню».
Московские машиностроители и химики, украинские стекловары, ленинградские мастера фарфора пополнили и укрепили ряды рабочего класса Ирбита, обогатили его своим производственным опытом, технической культурой. Но основной костяк рабочих города составляли всё-таки ирбитчане. Женщины, подростки сумели заменить мужей, братьев, отцов. Одни овладели профессией непосредственно на рабочем месте, другие — в школе фабрично-заводского обучения. Только школа ФЗО № 17 подготовила к октябрю 1944 года 1150 молодых рабочих. Её выпускники составили основу рабочего коллектива на стекольном заводе. Трудились они замечательно. Тоня Федорова через год стала известной в Ирбите стахановкой, работала за троих, обучила пять девушек. Её назначили бригадиром. Бригада вызвала на соревнование соседнюю, Александры Баталовой, обе в четыре раза перекрывали сменное задание.
Все заводы в городе работали на полную мощность. По сравнению с 1940 годом выпуск продукции в 1944-м увеличился почти в четыре раза. Родина оценила заслуги ирбитчан: большую группу наградили орденами и медалями.
Запевалами движения тысячников в нашем городе стали молодой обжигальщик стекольного завода Константин Фёдоров, токарь этого же предприятия парторг механического цеха Фёдор Гайдуков, бригада кузнецов Михаила Палкина с автоприцепного завода.
— Как снайперы на фронте, так и я в тылу решил вести счёт сверхплановой продукции,— заявил Гайдуков.
Парторг сутками не выходил из цеха, выполняя срочные задания.
Трудовой взлёт был поистине удивительным. Штамповщица Нина Новопашина, применив приспособление слесаря Николая Юхалова, выполнила за смену... 60 норм! Токарь автоприцепного завода Вилен Шепетиновский справился за смену с двухнедельным заданием. Кстати, о судьбе Шепетиновского и своеобразном подвиге его матери Сары Ефимовны Шатловой. Вилен вскоре ушёл добровольцем на фронт и погиб, а его мать до самой своей недавней кончины ежегодно вносила через партбюро автоприцепного завода в фонд мира немалую сумму из скромной пенсии. Ей очень хотелось, чтобы ничьи дети на земле не гибли.
То, на что в мирное время требовались месяцы, стало делаться в считанные часы. Рабочим столовым, госпиталям Урала понадобилась посуда. Печь полуфарфоровой посуды пустили за восемь дней вместо двух месяцев. Сейчас в заводском музее можно видеть тарелки, чашки тех лет.
Соревнование началось с 1941 года, когда на заводах возникли комсомольско-молодёжные бригады. В октябре 1943-го в нашем городе было 44 таких бригады, в декабре — более ста. Ирбит в годы войны по-настоящему стал промышленным, рабочим, значение его повысилось. 2 мая 1943 года Президиум Верховного Совета СССР перевёл его в категорию городов областного подчинения.

[1723]

Воспоминания Нины Казариной про эвакуацию из Ленинграда в Детский дом №49 по адресу Свердловская область, Шалинский район, село Сылва.

В середине января блокада была прорвана, но положение в городе продолжало оставаться тяжелым. Детские дома из города все равно эвакуировали. И вот настала очередь нашего детского дома.
Время года было теплое. Нас везли на судне через Ладогу. Мы, дети, были набиты в трюме. Жарко, душно, тесно… Через несколько часов нас высадили на берег на какой-то железнодорожной станции под Ленинградом. Там, по сути, по воде были проложены рельсы. Мы несколько дней ночевали в солдатских палатках рядом со станцией. Когда прибыл поезд, нас туда погрузили, и 16 суток мы ехали до места назначения — станции Шаля Свердловской области. Там было большущее село Сылва, куда ссылали раскулаченных. Рады они нам, голодным ртам, не были. Почему-то называли нас жидами.
Поселили нас в старом здании школы.
Тамошняя директриса детдома — ужасная рыжая баба с бородавкой на носу — нас ненавидела. Впоследствии я узнала, что она утопила в проруби то ли любовницу своего мужа, то ли какую-то тетку, с которой что-то не поделила.
В детдоме плохо кормили. Давали какую-то размазню. А мы же из голода приехали. Помню, директриса с бородавкой возмущалась: «Что это такое: я две ложки съем — мне хватает, а им все мало?!»
И тогда мы, дети, бросились во все тяжкие: стали убегать из детдома, обменивать свои вещи на еду. Я «проела» куртку, ботинки, еще какие-то вещи — обменивала их на вареную картошку. Ходила по рынку с портфелем, мне ее продавцы туда сыпали. И ночью тихонько под одеялом ела. Ну, невозможно было делиться. Это была борьба за выживание. Так хотелось есть…
В какой-то момент все дети покрылись коростой. Ноги, тело — все чесалось, болело. Говорили, что это авитаминоз.
Как раз в этот момент в детдом с фронта вернулась медсестра со своим грудным ребеночком. Один ведь способ был уйти с фронта — забеременеть. И эта женщина взялась нас лечить. Она поехала в Свердловск, поговорила там со знакомым профессором и привезла в детдом две большие бутыли с жидкостями, которыми стала нас мазать. И в итоге вылечила.
В бухгалтерии в детдоме работала одна женщина. Я ей очень нравилась. Она сказала, что я похожа на ее младшую сестру, которая умерла. И она со своей матерью попросили директора отпускать меня к ним домой на выходные. Я как в царство попала. Они топили баню, мазали меня дегтем от всех болячек, отмывали, парили, поили парным молоком, кормили… Я спала в чистой постели. Рай.
Дважды меня отпускали к ним. А на третий раз директриса сказала: «Хватит». По селу поползли слухи, что в детдоме плохо кормят и не ухаживают за детьми. Не фиг, мол, имидж детдома портить.
Запомнился такой случай. Детдомовцев заставляли в лесу собирать спиленные жерди, чтобы ими загораживать участок картошки. Мне было очень тяжело, жерди же длинные, их надо еще из леса вытащить. Я плакала. А норма на ребенка была 9–10 жердей в день. Я написала папе письмо на фронт, жаловалась. И он сообщил в райком партии. Куда-то вызвали нашу директрису… После этого я стала изгоем. «Папа на фронте, а она ему пишет, у него из-за ее писем падает настроение, он не может воевать. Что это за пионерка?» — говорила про меня директриса.
Слава богу, вскоре за мной приехала мама. Через 1,5 года ее освободили из томской тюрьмы. Выписка из протокола УНКВД Новосибирска гласила, что ей постановили зачесть в наказание срок предварительного заключения и «из-под стражи освободить».
Она ведь неграмотная была — ни читать, ни писать не умела. Думаю, в НКВД поняли: ну какой из нее «агитатор»?!
Когда ее выпустили, она по озлобленности разорвала все документы, которые ей дали по выходу из тюрьмы, включая паспорт. И она вынуждена была из Томска идти до Ленинграда, по сути, пешком, добираясь, на чем бог послал. Шла около года через всю Россию... Дошла до Костромской области, где жили родственники папы. Как потом моя тетка — баба Маня — вспоминала, мама пришла опухшая, вшивая, обезумевшая… Ей помогли написать письмо Ворошилову о том, что она потеряла документы. И представьте, с фронта от него пришел ответ. Он распорядился, чтобы ей восстановили документы. И, получив их, она поехала искать меня.
И вот когда она появилась на пороге детдома, я испугалась. Даже поцеловать ее не смогла. Она была постаревшая, опухшая, производила впечатление не совсем нормальной... Видимо, тюрьма и годовое хождение по стране так сказались. Детдом меня даже не хотел ей отдавать. Но по закону все-таки вынуждены были.
Было лето. Мы с ней пошли на станцию. Сидим на лавочке, ждем поезда. А мне ничего с собой поесть в детдоме не дали, у мамы тоже ничего нет. А есть хочется. И тут на станции появляется работавший в детдоме однорукий сторож дядя Вася. Пусть ему земля пухом будет. Он подошел ко мне и спросил:
«Ну что, кушать хочешь?» Я ответила: «Да». И этот дядя Вася снимает с себя майку и идет на базар у вокзала, меняет ее на молоко. Казалось бы, я для него абсолютно чужой ребенок, а он подходит и протягивает мне это молоко… Святой.
После окончания войны наша семья воссоединилась. Папа демобилизовался, маму реабилитировали, а я пошла в школу. Отчетливо помню, как одна из женщин, подписавшая донос на маму, к нам потом спокойно в гости ходила. Поддерживала мама отношения и с теткой, которая украла карточки у моей бабушки и оставила меня одну в блокаду. Мама никогда не помнила зла. А для меня это было дико.



источник