Свердловск во времена ВОВ Опции

[komendor]

УТЗ во время ВОВ (3 из 11)
Т. И. Ефимова, М. А. Ардашева «Турбомоторный: дела и судьбы», 1988, стр. 82—90

Быть к себе беспощадными

Первый танковый мотор на турбинном заводе собирали вручную — без подъёмных средств, как и изготовляли,— без специальной оснастки, по временным кондукторам. Сборка шла трудно — детали не совмещались, узлы дизеля приходилось заново разбирать и доводить... Только в начале октября 1941 года бригада Михаила Семёновича Степанова сдала первый дизель на испытания, а спустя почти две недели его приняли военпреды. Тяжко начиналось производство В-2—34 на уральском заводе...
А люди уже работали днями и ночами. Технологи, конструкторы по инструменту и приспособлениям в полночь устраивались спать прямо на своих рабочих столах, чтобы с утра снова приняться за дело. Предельная самоотдача становилась нормой.
Огромным было желание людей преодолеть все трудности и наконец серьёзно помогать фронту. В цехах началось движение за перевыполнение норм выработки, организовалась первая комсомольская бригада, в которую вошли револьверщицы цеха крепежа: Вера Ильина, Шура Туркина, Аня Клокова, Надя Сейфулина. Молодой токарь, потомственный путиловец Иван Родионов, обрабатывая распредвалы, перевыполнил норму почти в 2,5 раза и был персонально премирован директором.
Конечно, квалифицированных рабочих на предприятии было много, кировцы демонстрировали самый высокий класс мастерства, но более 35 процентов всех станочников пришли со стороны — их надо было ещё только обучить профессиям, дать крепкие производственные навыки. Эту задачу взяли на себя стахановские школы, которые практиковали индивидуальный метод обучения, прикрепление учеников к наиболее квалифицированным рабочим. Новое движение получило распространение на заводе довольно быстро и принесло заметную пользу.
В некоторых цехах в качестве средства агитационного воздействия стал применяться наглядный учёт выполнения станочниками сменного задания. Например, на участке мастера Л. А. Езрохи на специальном стенде выработка рабочих отмечалась каждые полчаса. Здесь делали гильзы для снарядов «катюш», и коллектив участка, воодушевлённый сознанием важности своего труда, и без того значительно перевыполнял сменные задания, а наглядность результатов соревнования ещё подстегнула — каждому захотелось обойти товарищей или уж во всяком случае не остаться позади всех. В дальнейшем, благодаря опыту ведения почасового графика, на заводе сложилась целостная система сочетания плановой и агитационной работы. Именно эта система уже в 1941 году позволила отдельным цехам выполнять задания. Но общезаводской график сдачи готовых дизелей по-прежнему срывался.
Что же практически делалось руководством завода, чтобы возможно скорее исправить положение, наладить серийный выпуск В-2? С августа 1941 года началась коренная реорганизация производства. В структуру дизелестроения на заводе вводились мощности и площади, освобождающиеся от производства турбин. Основной механический цех по признаку технического сходства обрабатываемых деталей разделился на два меньших. Тогда же всем цехам одновременно была присвоена условная нумерация: цех 100 — крупные стальные детали: коленчатые валы, гильзы, шатуны; цех 200 — шестерни, пальцы, анкерные шпильки; цех 300 — крепёж, нормали...
От реорганизации ожидалось многое — изготовление дизелей должно было стать более управляемым, гибким, технологичным, соответствующим основным требованиям серийного производства. Но трудно было всего этого достигнуть только одним усилием, потребовался изрядный отрезок времени — с августа по ноябрь, прежде чем завершился первый этап реорганизации. А между тем над головой директора УТЗ уже начали сгущаться грозовые тучи...
В конце октября на завод приехал И. М. Зальцман, заместитель наркома танковой промышленности, он же директор Кировского (в Челябинске) завода и директор недолго просуществовавшего комбината по производству танков, куда входил, в частности, Уралмаш. Человек, наделённый в то время громадной властью, Зальцман весь был как сгусток суровых требований войны. Стремительный, волевой и беспощадный к любым человеческим слабостям, заместитель наркома, казалось, заранее настроился на то, чтобы жестоко наказать виновников срыва поставок дизелей фронту. Возможности кировцев Зальцман знал прекрасно, ведь он начинал работать с ними ещё сменным мастером. И был убеждён: кировцы не могут подвести, всё дело в плохой организации производства на турбинном заводе, которым управляет недостаточно энергичный человек. Зальцман недолго разбирался в делах Уралтурбозавода, уже на другой день своего пребывания здесь он собрал заводской актив и продиктовал приказ: директора Лисина с работы снять, выселить из квартиры и отдать под суд.
Иван Иванович Лисин был руководителем и грамотным, и решительным, но слишком много факторов, не известных зрелому предприятию и обычных для скороспелых заводов того времени, влияло на результаты работы. А между тем никаких скидок на «объективные причины» или на «технические сложности» быть не могло, положение на фронте не давало права ни на какие оправдания. И всё-таки визит И. М. Зальцмана оставил в душах и уральцев, и ленинградцев одинаково двойственное впечатление. Его расправа над директором завода показалась несправедливой, ведь этот человек уже много сделал для организации серийного производства танковых дизелей. И он умел заботиться о людях в самое трудное время, когда другими, не столь человечными, как Лисин, общая неустроенность быта воспринималась уже как нормальное явление.
Бывший секретарь Орджоникидзевского райкома ВКП(б) Н. И. Иванов, узнав новость о том, что директор турбинного завода отдан под суд, записал в своем дневнике: «Думаю, что от этого не польза, а вред делу. Я хорошо знаю Лисина. Он по-настоящему партийный и деловой человек. Если в чем-то ошибся, надо было поправить. Надеюсь, что обком партии исправит эту ошибку».
Однако история с директором турбинного завода заставила людей по-новому оценить суровость и безвыходность сложившейся ситуации. Враг двигался к Москве, располагая многочисленными танковыми силами. 18 октября пал Можайск. А у нашей армии было крайне мало танков! Заместитель наркома И. М. Зальцман проявил беспощадность по отношению к одному человеку, но люди, и до этого работавшие на пределе, поняли, что предел этот должен быть отодвинут дальше. От каждого теперь требовалось выжать из себя не только всё возможное, каждому необходимо было проявить к самому себе предельную требовательность и, может быть, даже беспощадность.
Обком партии всё-таки счёл, что к Ивану Ивановичу Лисину наказание применили излишне суровое. На свой Уралтурбозавод он, правда, больше не вернулся, но получил новое назначение, тоже в Свердловске — директором завода транспортного машиностроения.
В самом конце октября с испытательного стенда УТЗ сошло 12 готовых дизелей для «тридцатьчетвёрок». Это был результат всё более концентрирующейся на главной цели энергии коллектива, в большой мере подготовленный ещё директором И. И. Лисиным, а также агитационной и организаторской работой партийного комитета завода, которым руководил Иван Яковлевич Харитонов — ленинградец, коммунист с большим стажем работы в партийных органах, рекомендованный на свой пост городским комитетом партии.
14 ноября Государственный Комитет Обороны принял решение о первоочередности выполнения заказов по изготовлению танков всей промышленностью СССР. Уральскому турбинному заводу был утверждён такой график сдачи дизелей В-2—34: в первой декаде декабря ежедневно сдавать по семь моторов, во второй — по восемь, в третьей — по десять.
На УТЗ прибыл новый директор Дмитрий Ермолаевич Кочетков, до этого он руководил заводом в Харькове — единственным в стране предприятием, которое специализировалось на выпуске дизелей В-2. Вместе с новым директором на турбинном заводе появился и новый главный конструктор — Тимофей Петрович Чупахин, к тому времени уже крупный специалист в области дизелестроения, удостоенный Государственной премии за личный вклад в создание танкового мотора.
Чупахин сразу же обратил на себя внимание — это был даже внешне человек крайне необычный: очень рослый, с крупными, чёткими чертами лица, цепким взглядом. В нём угадывался характер волевой и самобытный, натура незаурядная.
Конструкторский отдел был реорганизован: опытное бюро подчинено непосредственно главному конструктору Т. П. Чупахину, а серийное — его заместителю В. А. Бенедиктову, тоже харьковчанину. «Харьковское направление»,— отметили про себя конструкторы новую раскладку сил в отделе. И это так — пусть южан немного, но они специалисты своего дела, чего нельзя поначалу было сказать ни об уральцах, ни о кировцах, которые ещё только осваивались с изготовлением дизеля В-2. Так что возражений, борьбы самолюбий, каких-то трений в коллективе отдела не было ни в самом начале совместной работы, ни в дальнейшем. Чупахина в роли руководителя все признали безоговорочно — это был прирождённый лидер и замечательный конструктор, которому предстояло совершить многое.
А начал Тимофей Петрович как раз с малого. В октябре 1941 года «объект 700» уже не был продукцией завода, но оставалось ещё много заготовок и даже совершенно готовых деталей этого авиадизеля. Чупахин нашёл возможным использовать их для производства В-2 и сам решал в каждом случае вопрос о необходимости переделок, в основном подгонок этих деталей. Это был смелый ход, который помог заводу сберечь время и деньги — только материалов сэкономить на 218 тысяч рублей.
Однако предстояло решать и куда более сложные проблемы. Испытания дизелей В-2—34 раз за разом выявляли всё новые дефекты: заедало коренные и шатунные шейки в подшипниках, наволакивало алюминий валиком воздухопуска... Конструкторы тщательно изучали повреждённые детали, делали множество замеров во время сборки моторов. В конце концов выяснили причину наиболее типичных бед — малы оказались зазоры между деталями. И тогда были составлены таблицы с эскизами величин монтажных зазоров, которые конструкторы сами развесили прямо у рабочих мест в сборочном цехе, чтобы постоянно перед глазами сборщиков и контролёров присутствовало это наглядное напоминание о необходимости тщательной перепроверки наиболее ответственных размеров. Принятые меры помогли: проблема точных зазоров разрешилась довольно скоро, но зато возникла новая беда — обнаружилась ненадёжность в дизеле уплотнений масляных и водяных систем... Потом участились выпадения седел клапанов... Частыми стали случаи прорыва газов через прокладку газового стыка... Заедало нижний вертикальный валик передачи... Словно отрубая головы огромной гидре, конструкторы устраняли дефекты, а они появлялись в другом месте, лихорадили производство, выводили из строя танковые двигатели прямо на полях сражений.
В конце 1941 года дизелисты завода и главный конструктор Т. П. Чупахин были поставлены перед необходимостью коренного улучшения конструкции В-2—34. К этому нужно только добавить, что и на других дизельных заводах страны положение с качеством танкового двигателя было не лучше. И с качеством, и с количеством... В приказе от 23 декабря 1941 года нарком танковой промышленности В. А. Малышев расценил состояние выпуска дизельмотора В-2 как «одно из узких мест в производстве танков» и напомнил, что «от успеха работы по совершенствованию дизелей сегодня зависит положение дел на фронте».
Конструкторы сосредоточились на улучшении качественных характеристик В-2. Производственники в свою очередь были озабочены выпуском необходимого количества этих дизелей. До сих пор завод ещё ни разу не выполнил графика, заданного наркоматом, не мог обеспечить ежедневно по 7—10 моторов, а только пять и никак не больше. В чём тут было дело?
Очевидно, что главным препятствием выполнению правительственного задания Уралтурбозаводом в первый год войны всё-таки был крайне низкий уровень производительности труда. Скажем, нормативная трудоёмкость дизеля В-2 на УТЗ составляла 2700 нормо-часов, а на харьковском заводе даже в довоенное время она была в несколько раз меньше.
В цехах был произведён пересмотр норм и сдельных расценок — нормы повышены, расценки снижены. Но при этом что полагалось бы сделать? Конечно же, улучшить технический уровень производства, повсеместно внедрить серийные технологии... И они внедрялись, станочное оборудование совершенствовалось, но далеко не так быстро, как хотелось бы. То есть уровень производства, не обеспечивая высокой производительности труда в октябре — декабре 1941 года, никак не мог обеспечить и выпуска необходимого количества дизелей. Тем не менее нормы выработки были повышены.
Предполагалось сделать единственно возможное в этой ситуации — поднять массы рабочих на социалистическое соревнование за освоение этих новых высоких норм, резко повысить производительность труда. На гребне патриотического подъёма людей дотянуться до выполнения правительственного задания — добиться ежедневного выпуска 7—10 танковых дизелей для фронта. И потом уже одновременно подтягивать технологические тылы, обеспечивая станочникам условия для ещё более высокой производительности труда, потому что ведь ясно было, что 7—10 танковых дизелей — это только начало, что их предстоит заводу делать ежедневно десятками!
Первым вступил в соревнование коллектив цеха 200. Здесь ещё накануне был глубоко продуман план подготовки первого дня работы по новым нормам, мастера полностью обеспечили станочников инструментом, заготовками. У каждого станка появились таблицы новых норм, оформленных ярко, под плакаты, некоторые даже со стихами:
Знаешь, в чём долг перед Родиной твой?
Новые нормы быстрее освой!
Чтоб крепче на фронте усилить нажим,
Борись, зуборез, за высокий режим!
Люди пришли в цех с необычным настроением, словно ожидался какой-то праздник, в то же время сдержанные, сосредоточенные. К станкам рабочие встали, как в бой пошли! В тот день передовая сражения за увеличение выпуска танковых дизелей проходила через цех 200. Образно говоря, отступать отсюда было некуда — позади Москва...
В конце дня подвели итоги соревнования — они всех обрадовали: участок старшего мастера М. Карро-Эст одолел новые нормы, участок старшего мастера В. Новосёлова тоже... А многие рабочие ещё и обошли своих товарищей. К примеру, В. Требс выполнил норму на 360, Н. Иванов — на 308, А. Петрин — на 260 процентов.
Стахановец В. Требс, выступая на цеховом митинге, сказал:
— Отечественная война требует от нас усилий для успешного разгрома врага. Мы своим трудом ускоряем очищение нашей Родины от фашистских захватчиков. Новые нормы, по которым я сегодня работал, значительно перевыполнены. Это говорит о том, что каждый рабочий и работница могут тоже их выполнить. Нужно только умело организовать свой труд.
Толчок был дан. Социалистическое соревнование перекинулось в другие цехи завода, увлекая за собой сотни передовых рабочих. Это был огромный успех! И всё-таки труд только передовиков не гарантировал выполнения всё возрастающих правительственных заданий по выпуску танковых дизелей (в конце года на завод пришёл приказ наркомата обеспечить ежедневный выпуск В-2 уже по 15 штук). Необходимо было, чтобы энтузиазм большинства захватил весь коллектив, не оставив вне соревнования ни одного станочника.
25 декабря на Уралтурбозаводе произошло памятное событие — завод посетил член Государственного Комитета Обороны, Маршал Советского Союза Климент Ефремович Ворошилов. Он ходил по цехам, говорил с людьми, спрашивал, как работается, живётся, и все понимали, что означает этот приезд.
Никто не жаловался на трудности. Спешили заверить, что не подведут. Выступив затем на митинге, Ворошилов просил усилить помощь фронту.
— Каждый ваш мотор — ещё один танк на фронте, ещё один удар по врагу,— говорил он.
В начале 1942 года в цехах вновь были пересмотрены и почти на 40 процентов повышены нормы выработки. Направление — резкое увеличение темпов выпуска дизелей В-2.
13 февраля 1942 года вышел правительственный приказ о разделении Уралтурбозавода на два предприятия: дизельный (завод № 76) и турбинный имени Кирова. Два самостоятельных предприятия, а водопровод, энергоснабжение, все коммуникации — общие. Смириться с таким неестественным положением можно было разве что в условиях военного времени. Конечно, в этом, тогда казалось, временном союзе в расчёт принимались прежде всего требования и нужды дизельного завода, работавшего на военные заказы. Турбинистам же приходилось мириться с любыми неудобствами и трудностями.
Тем не менее небольшое турбинное предприятие, малочисленный его коллектив мужественно и негромко делал очень нужное и важное дело — выпускал запасные части для 180 типов отечественного и зарубежного турбооборудования всех электростанций страны. Пройдут годы, и будущие турбостроители искренне удивятся даже возможности выполнения такой огромной номенклатуры изделий. О том, каких поистине героических усилий требовало это дело, рассказ ещё впереди.

[komendor]

УТЗ во время ВОВ (4 из 11)
Т. И. Ефимова, М. А. Ардашева «Турбомоторный: дела и судьбы», 1988, стр. 92—98

Глава четвёртая. Сражения, выигранные в цехах

Откуда они брали силы!

Только в феврале 1942 года коллектив завода приблизился к выполнению задания Наркомата танковой промышленности и к концу месяца вошёл в график. Механические цехи больше не сдерживали сборку, наоборот, они едва успевали «переваривать» поступающие детали. А порядок действовал жёсткий: сколько коленвалов получит сборка к десяти часам вечера — столько дизелей к десяти утра следующего дня должно быть собрано, испытано и подготовлено к отправке на фронт. Сводка о количестве моторов ежедневно передавалась в Москву. Дела на сборке были под контролем работников обкома партии, первый секретарь обкома В. М. Андрианов лично посещал цехи завода, вникал в производственные подробности — отчитывал редко, больше помогал, если возникали трудности.
В сборочный цех пришла работать группа бывших учащихся-ремесленников, эвакуированных из Ворошиловграда: Алексей Барашкин, Сергей Прохоренко, Андрей, Шевцов и другие. Высокий светлый цех поразил их: чисто как, кругом порядок, у каждой детали своё место! На стене ребята увидели объявление: «Всем вновь прибывшим встать на комсомольский учёт, получить бирки на валенки и ватники». Сразу стало спокойно на душе — о них уже здесь знают, заботятся. А как высоко ценилось проявление даже небольшого внимания мальчишками, оставшимися из-за войны без родителей, без своего дома!
Андрей Шевцов был настолько невелик ростом, что никак не мог дотянуться до головки блока дизеля. Ему доверили устанавливать распредвалики, регулировать фазы газораспределения — пришлось мальцу поставить под ноги деревянный ящик. Так и работал, а подручный крутил перед ним дизель, пока Андрей регулировал зазоры между деталями, затем четверо рабочих подкатывали следующую тележку с мотором. Всю смену стоя на ящике, Андрей Шевцов так справлялся с заданием, что удивлял своей сноровкой старшего мастера Александра Михайловича Скворцова.
Приглядывались подростки к работе кадровых слесарей-сборщиков А. И. Шишкина, В. П. Голубева, В. Н. Павлова, Н. Н. Дягилева, К. Т. Сенникова, стараясь быть такими же собранными и умелыми, как они. В цехе утвердились очень высокие требования к культуре производства и дисциплине труда. На всех участках за выполнением техпроцессов сборки от начала до конца следили военпреды. Если кто-то из них замечал беспорядок на рабочем месте, то просто отказывался принимать выполненную операцию. Случалось, даже говорил: «Я не доверяю этому человеку». И провинившегося рабочего убирали со сборки, переводили в другой цех.
— Отбор был суровый,— вспоминает А. М. Скворцов.— Даже опытные дизелисты постоянно учились, вникали в технологию сборки, пользуясь каждой свободной минуткой, советовались с конструкторами. А как иначе? Преступление, если по нашей вине пойдёт на фронт плохой мотор.
Иногда за двигателями танкисты приезжали сами, прямо из боёв, рассказывали: «Прёт немец — сил нет!» Подсказывали, какие в дизелях заметили дефекты, корили: «Что ж вы, ребята?» Но видели: в тылу тоже не сахар — из последних сил работают люди...
По случаю приезда на завод военных из действующей армии в цехах собирались митинги, которые проходили на большом подъёме. Если митинг был ночью, зажигали факелы, включали один из В-2, и тогда казалось, что двигатель гудит не в цехе, а в танке... Взволнованно слушали рассказы о том, как Красная Армия громила врага под Москвой.
Дыхание фронта обжигало души. Каждый понимал, что победы на фронте тесно связаны с делами в тылу, и искал способов прежде всего увеличить собственный трудовой вклад.
Укрепляя связь тыла и фронта, огромную работу проводила заводская партийная организация, помогала осмысливать производственные задания — не просто как сумму операций, а как необходимую часть общего дела защиты Родины. В цехах появлялись плакаты, которые конкретно обращались к тому или иному станочнику, называя его по фамилии: «Товарищ Иванов, вы должны до конца месяца сдать 20 деталей — сборка ждёт!» Или: «Токари Боярских и Тырыкина, замените вашего товарища, ушедшего в Красную Армию, освойте работу ещё на двух станках!»
Настоящей творческой лабораторией, где опробовались различные формы наглядной агитации, стал цех 200. Отсюда выходили стихотворные плакаты, написанные руководителем цехового агитколлектива И. А. Розенбергом, старшим мастером и парторгом цеха Л. А. Езрохи и сменным диспетчером завода В. Я. Мугатиным.
Ты хочешь, чтоб кончилась скоро война
Разгромом фашистских зверей?
Для этого, помни, должны клапана
Делаться вдвое быстрей!
Однажды, смущаясь, принёс свои стихи, написанные на обрывке бумаги, зуборез-многостаночник И. К. Попинашкин. Его станки простаивали из-за нераспорядительности мастера смежного участка, который вовремя не отгружал детали. И вот рабочий попробовал рифмовать свои переживания:
«Норму на триста я сделать готов — дайте детали, товарищ Бычков!»— он правильно рассчитал, что критика, да ещё в стихах, должна подействовать безотказно.
Широкому размаху наглядной и устной агитации способствовала инструктор парткома Надежда Дмитриевна Араловец, член партии с 1927 года, в прошлом — преподаватель, в годы войны — пропагандист и лектор. Её направил на завод Орджоникидзевский райком партии, куда она пришла вскоре после эвакуации из Москвы с настойчивой просьбой поручить ей любое дело, «без всякой оплаты».
Вместе с секретарями парторганизаций Араловец выработала принципиальные установки: дифференцированный подход в пропагандистской работе со старшим поколением, молодёжью и новичками; непрерывное совершенствование и разнообразие форм; обязательное подкрепление наглядной агитации живой работой с людьми. Эта умная и энергичная женщина организовала на дизельном заводе отличный коллектив пропагандистов и агитаторов — около 200 человек, которые ежедневно выступали в цехах.
Лучший агитатор завода, коммунист, старший мастер Валентин Андреевич Сергеев старался говорить с людьми доходчиво, что называется, за душу брать. Прочитав сводку Совинформбюро, он переводил беседу конкретно на дела того участка, где ему приходилось выступать:
— Рабочий за станком — тот же воин, боевая единица. Если вы, Машкин, Озорнин, не выполняете заданий, значит, на вашей совести кровь убитых бойцов, замученных советских людей. По вашей вине на их защиту не пришли грозные танки, вы не дали для этих танков деталей, завод без деталей недодал моторов. А вам, Бурдаков и Сергеев, чтобы выполнить декадное задание, придётся поработать за двоих. Так что же? Разве не за двоих, порой даже и за троих, дерутся сейчас наши бойцы, чтобы остановить бешеный натиск врага?
Агитаторы старались работать круглосуточно, но в ночную смену разговора с людьми не получалось. Надежда Дмитриевна Араловец сама в этом убедилась, пройдя ночью, в короткий обеденный перерыв, по цеху 400, где изготовляли картеры для дизелей. Уставшие, полуголодные рабочие спали мёртвым сном на деревянных настилах. Поднять их могла только сирена, извещавшая о конце перерыва. Как только сирена включалась — все вставали и направлялись к станкам, действуя почти автоматически. Страшно было смотреть на эту картину со стороны, и не верилось, что именно эти люди — такие измождённые и, казалось, безразличные ко всему на свете — ежедневно, превозмогая себя, перевыполняли нормы на сотни процентов.
«Откуда они берут силы?»— всякий раз поражалась пропагандист Араловец. Только к полуночи сама же приходила она с завода в свой дом — нетопленый, с промёрзшими углами. Каждый раз в тревоге трогала головку младшей дочери — не заболела ли снова? Младшая была слабенькой, четыре раза перенесла воспаление лёгких. Когда Надежда Дмитриевна ложилась рядом с малышкой, та, сонная, радовалась: «Мама!» А утром мама так рано уходила, что дочь, проснувшись, считала, может, та ей приснилась?
— Я совсем не видела своих детей. Иногда старшая позвонит: «Можно мы придём к заводу?» Выйду, посижу с ними — и всё... Опять нет мамы,— рассказывает Надежда Дмитриевна.
Н. Д. Араловец выросла в семье уральского большевика. Отец и три брата погибли в борьбе за установление Советской власти. Память о них была для неё святой, помогала жить, укрепляла дух в самые трудные времена. Война принесла ей большое личное горе — в одном из боев погибла Наташа, её племянница. Наташа Ковшова — снайпер, которая уже была награждена орденом Красной Звезды и писала в Свердловск: «Сообщаю вам радостную весть, меня скоро примут кандидатом в члены ВКП(б) — буду такой же большевичкой, как вся наша семья. Как Надюшка, тётушка моя, поживает? Её открытку и письмо отобрал у меня корреспондент нашей газеты и напечатал выдержки из них. Ребята говорят, что в жизни не видели таких писем...»
Сегодня одна из московских улиц носит имя Героя Советского Союза снайпера Наташи Ковшовой, в арктических водах ходит супертраулер с её именем на борту. «Девочка была правильно воспитана»,— говорит о своей племяннице Надежда Дмитриевна. Сама она хорошо знает, что традицией их семьи всегда было высокое понимание и исполнение гражданского долга.
Так откуда же люди черпали силы, чтобы не только выжить, но выстоять и победить на своем участке фронта — в цехе, отделе, у станка, у кульмана? Они были так воспитаны Советской властью, что им было чем дорожить, во имя чего трудиться, забывая о лишениях. Они слушали сводки Совинформбюро об упорных боях с противником, о том, что рядовой красноармеец такой-то, «встретившись с группой немецких солдат, не растерялся, а открыл огонь по врагу и убил четырёх гитлеровцев», а другой грудью закрыл амбразуру дзота... Уже было известно о подвигах Зои Космодемьянской, Александра Матросова, Виктора Талалихина и многих других советских людей, не пожалевших жизни во имя Победы. Память о них поднимала людей к станкам в любое время дня и ночи. А кроме того, ведь у каждого, почти у каждого, кто-то из самых близких был тоже на фронте...
Закончился февраль 1942 года — график сдачи танковых дизелей был выполнен. Впервые победителям социалистического соревнования вручались переходящие Красные знамёна и Почётные грамоты. В торжественной обстановке знамя принял цех 200, коллектив которого получил денежную премию, а также табак, мыло.
Переходящие Красные знамёна вручались на очень короткий срок, всего на три месяца — февраль, март, апрель. Цена времени поднялась невероятно. Каждый месяц разбивался на краткие доли, буквально на часы, в течение которых нужно было успеть сделать определённую часть задания. 30 марта многотиражная газета дизельного завода вышла с такой «шапкой»: «До конца марта осталось 48 часов!» и с призывом помочь сборщикам, которые «сегодня дерутся, как истинные патриоты Родины, за выполнение мартовской программы».
Характерно, что смотры, конкурсы, любые виды соревнования за достижение какой-то конкретной цели рассчитывались на пять, десять дней, редко — на месяц. Легче было контролировать и учитывать результаты, без проволочек внедрять опыт передовиков. Оперативная оценка достигнутого для всех выполняла роль компасной стрелки: «Так держать!»
Суровость времени диктовала и необходимость применения жестких мер к тем, кто срывал выполнение графика. Заводская газета то и дело сообщала: «За срыв сдачи на сборку «главнейшей детали» старший мастер переведён на станок»... «За выход из строя трёх решающих приспособлений старшего мастера уволить и выселить из заводской квартиры...», «За приписку к плану несданной продукции сменного мастера перевести фрезеровщиком, а приёмщицу — уборщицей»... По законам военного времени нарушители трудовой дисциплины привлекались к уголовной ответственности, к исправительно-трудовым работам здесь же, на заводе.
Жизнь была аскетически суровой, присущие людям черты проявлялись чётче — будь они плохими или хорошими. Война становилась как раз тем пудом соли, пережёвывая который со всеми вместе, каждый человек безошибочно определял, какой он есть и на что способен во имя общего дела.

[komendor]

УТЗ во время ВОВ (5 из 11)
Т. И. Ефимова, М. А. Ардашева «Турбомоторный: дела и судьбы», 1988, стр. 99—106

А в это время на турбинном заводе...

После того, как Уралтурбозавод окончательно разделился, положение турбинистов улучшилось ненамного. Что делать, ведь они не поставляли свою продукцию непосредственно фронту? Потому считалось, что их во всём можно ограничить. Пользуясь тем, что коммуникации общие, дизельный завод в любой момент, особенно когда шло массовое испытание машин, перекрывал энергопитание соседу. Очень плохо было с кадрами — они тоже в первую очередь отдавались дизельному заводу, а турбинный без необходимого количества рабочих перебивался, как мог. В результате более 70 станков, эвакуированных с харьковского завода, не были установлены даже к началу 1942 года — рук не хватало.
Массовая переброска промышленных предприятий с запада на восток страны создала очень сложную обстановку для местных энергосистем — они оказались совершенно не готовы к резкому скачку в потреблении электроэнергии. Турбогенераторы ТЭЦ начали работать с огромными перегрузками при пониженной частоте тока в сети напряжения. В подобных условиях чаще всего страдает лопаточный аппарат турбин — лопатки, что называется, летят. Вот на турбинный завод имени Кирова и посыпались заявки от многих ТЭЦ — поскольку здесь находился теперь единственный в стране цех по изготовлению лопаток. Но что он мог?
Турбинное производство разместилось в одном высотном корпусе, крыша которого ещё не была закончена. Сразу от проходной в торце корпуса на трёх этажах здания расположились бытовки и заводоуправление. А дальше стоял тепляк — со всех сторон отгороженное досками помещение,— это и был лопаточный цех. Обогревался он печками-времянками, которые тепла давали мало, но зато дымили нещадно, так что над цехом дым всегда стоял столбом.
Было установлено всего несколько станков. Специалистов тоже можно было пересчитать по пальцам, особенно ощущался дефицит квалифицированных станочников: полировщиков оказалось всего два, ни одного фрезеровщика. Надо бы учить новых людей. Но кого? Турбинный завод мог рассчитывать разве только на детские руки — выпускников ремесленных училищ, воспитанников детских домов.
В лопаточный цех на практику пришли ребята из уралмашевского ремесленного училища. Работали они по шесть часов, и долго казалось, что ничего путного не получится из их обучения. Худеньким, слабым, им тяжело было даже поднимать и опускать стол станка, а ведь при этом нужно было одновременно следить за соблюдением размеров обрабатываемой лопатки. Однажды Мотя Фролова даже расплакалась: «Не могу, не буду!» Мастер взял девчушку за руку и вывел за проходную, сказав, что на операцию фрезеровки поставит парня. Мотя отыскала в деревянном ограждении забора щель и прибежала обратно в цех: «Разве парень уследит за размерами? Тут ведь чутьё нужно! Можно я попробую ещё раз?»
Доучиться бывшим ремесленникам не пришлось. По настоянию руководства завода, из-за огромной нужды в кадрах, состоялся досрочный выпуск большой группы будущих лопаточников-фрезеровщиков. Этой профессии можно всю жизнь учиться, а классным станочником так и не стать, но ребятам из ремесленного сразу присвоил высокие разряды. Мотя Фролова и её подружка Галя Лесник получили, к примеру, пятый. Скорее всего авансом — ведь надо же было подкармливать ребятишек, тем более, что теперь им приходилось стоять уже не по шесть часов за станками, а по десять и больше.
Каждый новый заказ на турбинные лопатки порождал множество сложнейших проблем. Лопатки «летели»— как свои, отечественные, так и импортные — на турбинах, в разное время купленных у зарубежных фирм. На последние вообще никакой документации не существовало, как же их изготовить? А главное, как на них сделать чертёж?
В неясных случаях завод требовал высылать фирменные образцы лопаток из тех, что остались целыми после аварии турбины. И прямо по ним конструкторы изготавливали чертежи, рассчитывали посадочные размеры. Или, если станция была далеко, но в условиях транспортной неразберихи до неё всё-таки можно было добраться, инженеры сами ехали на ТЭЦ, снимали эскиз лопатки на месте.
На заводе не было специализированного оборудования, приспособлений, режущего и мерительного инструмента, приходилось всем — инженеру и рабочему — проявлять при обработке заготовок невероятную изобретательность. Поневоле ставка делалась на таких станочников, которые в состоянии были понять указания типа: «Вот здесь сделай потуже, а там ослабь». Интуиция заменяла рабочему инструмент, оснастку и выверенный техпроцесс. Но, как ни странно, хоть порой и шёл брак, однако быстро росло и умение работать совсем без брака. Доверие и ответственность оказывали своё решающее действие. Об этом феноменальном явлении вспоминает Михаил Александрович Захарин, харьковчанин, в военное время — старший мастер лопаточного цеха: «Всё создавалось как бы из ничего. Вначале казалось нереальным даже мечтать об организации лопаточного производства, но начали пробовать... Разбирались в типах лопаток, создавали какие-то невероятные, приспособленные к чисто местным условиям, технологии обработки заготовок, начали рисковать, доверяя квалифицированную работу начинающим станочникам. Из всех безвыходных положений выход в конце концов всё-таки находился...»
Летом 1942 года из блокадного Ленинграда, как на редкость долгожданный подарок, прибыли на уральский турбинный завод несколько уникальных специализированных станков. Металлический завод протянул руку помощи своему младшему коллеге. Одновременно со станками появился худой до невозможности человек — Николай Яковлевич Бауман. Довольно скоро уральцы поняли, что сам Бауман при их вопиющей бедности представляет собой целое состояние. Н. Я. Бауман на ЛМЗ был одним из организаторов всей технологической службы завода, участником освоения выпуска многих отечественных турбоагрегатов, большим знатоком и пропагандистом режущего инструмента. Он и на Урал прихватил с собой разнообразные фрезы, которые крайне пригодились для обработки лопаток сложнейших профилей. Завод организовал перешлифовку баумановских фрез на каждый новый заказ.
После ЛМЗ с его отлаженной по элементам подготовкой производства Н. Я. Бауман окунулся в специфически неквалифицированные условия производства турбинного завода имени Кирова. И сам себе определил ближайшую задачу — дать в руки любому рабочему прежде всего точную технологию обработки, чтобы операции мог выполнять даже новичок. Ради этого Бауман с немногочисленными помощниками принялся методично обмерять заготовки, поражая при этом своей работоспособностью. Про него говорили: «У него словно механизм какой внутри. Раз надо — включился в любое время суток и без видимых усилий начал действовать».
В августе 1942 года турбинный завод ещё выполнял план только наполовину, каждый пятый станочник не справлялся с нормами выработки, были сорваны заказы Красногорской ТЭЦ, СУГРЭС и некоторых других электростанций. Но постепенно цехи становились на ноги. Быстрее всех — механический Т-1. Здесь лучше было с оборудованием — уже действовало 20 универсальных станков. Высококвалифицированные рабочие токарь Ф. Я. Василенко, расточники А. Н. Москаленко и В. Н. Чаговец, строгальщики И. Д. Захаров и Я. М. Фиш, карусельщик К. С. Кисляков вели обработку корпусов турбин, больших насосов, конденсаторов — брака за ними не числилось.
Подъёмные краны в механическом цехе ещё только устанавливались, рабочие поднимали на свои станки огромные детали при помощи допотопной треноги — вот на что часто уходило дорогое время, которого постоянно не хватало. И ещё — терялись часы на частой перепроверке технологических размеров. В корпусе без крыши мерзли не только люди, но и детали, и необходимо было учитывать разность температур металла — при обработке в цехе и той, что будет при эксплуатации. Головоломная задача, если учитывать, что в механическом цехе температура почти никогда не бывала постоянной и зависела больше всего от погодных колебаний.
Хотя турбинный завод не выполнял плана, но тем не менее производственные задания всё увеличивались, заказов уже было выше головы. Пришлось организовывать работу во вторую смену, набирать новичков. И в механический цех, как и в лопаточный, стали приходить 16-летние выпускники ремесленных училищ. Условий им хороших завод предложить не мог, жили подростки в бараках, расположенных на том месте, где сейчас трамвайное кольцо, очень далеко от завода. Особенно скверно было то, что даже в барачной комнате у пареньков собственной койки не было — теснились иногда по 40 человек в одном помещении, спали по очереди или уж как придётся.
Григорий Благодарёв приехал из освобождённого от немцев района Курской области, откуда молодых ребят направляли на остро нуждающиеся в рабочих руках предприятия, в основном уральские. На турбинном заводе стал Григорий стропалем. Станки он увидел здесь впервые, но смотрел пристально и через полгода пришёл в отдел кадров: «Хочу на станок!» Освоил сверловку, расточку, затем перешёл на обработку самых крупных деталей — на карусельное оборудование. И на всю дальнейшую жизнь остался карусельщиком механического цеха, тут заработал себе славу передовика производства, высокое звание лауреата Государственной премии.
Путь Благодарёва был типичным. Именно так росли кадры на турбинном заводе. Очень во многом этому способствовала работа, проделанная заместителем главного технолога Н. Я. Бауманом, которому в конце концов всё-таки удалось каждому рабочему на все операции дать выверенный техпроцесс. Главный технолог Николай Георгиевич Бабаков твёрдой рукой вводил на турбинном производстве технологическую дисциплину. Технологические бюро были прикреплены к каждому цеху — теперь это был форпост на пути бракованной продукции.
Укреплялась конструкторская служба. Костяк инженеров был крепким: А. Е. Сатановский — главный конструктор, Д. М. Ляндрис — начальник проектного отдела, Д. С. Розин — конструктор, П. Е. Тхор — расчётчик и другие. Всем им приходилось прежде всего готовить техническую документацию на изготовление двойников тех деталей и турбинных узлов, которые были потеряны во время эвакуации оборудования или пострадали при аварии на станциях. Делали они это виртуозно. Конструктору Д. И. Морозову однажды удалось по одному единственному рычагу, оставшемуся от системы регулирования импортной турбины, восстановить в целом всю систему, после чего товарищи стали называть его не иначе, как Кювье, по имени того знаменитого французского натуралиста, который умудрялся по одной лишь откопанной кости восстанавливать полный облик давно вымершего животного. То есть работа конструкторов турбинного завода в те годы как бы велась задом наперёд — не от замысла, а от эскиза детали к проекту целостной системы, крупного узла машины.
Необходимость толкнула конструкторов применить в изготовлении турбинных узлов как можно больше сварных элементов. С помощью сварки легче оказалось восстанавливать разрушенные аварией конструкции. Кстати сказать, своей литейной базы турбинный завод не имел — когда непременно нужно было отлить изделие и невозможно обратиться к услугам сварки, приходилось искать посредников, чаще всего кланяться Уралмашу, что всегда надолго затягивало дело.
Новая технология успешно пробивала себе дорогу ещё и потому, что на турбинном заводе оказалось пять специалистов — сварщиков, инженеров и рабочих, которые ещё на Харьковском турбогенераторном проявили себя классными мастерами: М. М. Осиновский, М. А. Мазелев, В. А. Киндра, М. А. Рудницкий и Г. С. Мануйлов. При этом инженеры Осиновский и Мазелев отлично знали сварочное дело не только теоретически, но и прекрасно владели им практически, а Мануйлов — профессиональный сварщик — владел ещё искусством и газорезания, и пайки. Только эти люди — всего-то пять человек — помогли заводу справиться с огромным объёмом работы, причём без необходимого оборудования. Сварочные машины выискивали в свалках станков, эвакуированных из Ленинграда и Харькова, брошенных вдоль железнодорожной колеи. Тащили находки на металлических листах, сами восстанавливали, запускали в производство.
Когда турбинному заводу пришлось делать судовую турбину с её «ажурными» узлами, множеством бронзовых вкладышей, уплотнений, сварщики перешли на казарменное положение — и ели, и спали на рабочем месте. Григорий Серафимович Мануйлов проявлял прямо-таки чудеса владения электродом, за что в конце концов и поплатился — заметили его как-то специалисты дизельного завода...
В это время у дизелистов сложилось чрезвычайно тяжёлое положение с картерами, литые заготовки которых поставлял Уралмаш. В огромном количестве шёл брак по силуминовому литью — новой для уралмашевцев технологии изготовления заготовок, медленно поддающейся освоению. Горы негодных картеров завалили целый пролёт одного из цехов... И родилась идея — попробовать исправить литейный брак с помощью сварки. Вот тогда дизелисты и пригласили Мануйлова в пару своему знаменитому сварщику Михаилу Ивановичу Горшенину, который один никак не управился бы с предстоящим объёмом работы.
Лихо они тогда оба потрудились — по 18 часов в сутки,— расправились с браком. А потом Мануйлов стал настаивать: «Уйду к турбинистам!» У него там товарищи остались — вместе ведь из всех сил старались, по крохам собирая приличное сварочное хозяйство. И ещё: в их маленьком коллективе на турбинном заводе начальник был хороший — Михаил Абрамович Мазелев — спокойный, вежливый, справедливый. Когда работать приходилось до изнеможения, иной раз до нервного срыва, как важно было, чтобы рядом всегда оказывался именно такой, добрейшей души человек, к тому же земляк, из родного города Харькова.

[komendor]

УТЗ во время ВОВ (6 из 11)
Т. И. Ефимова, М. А. Ардашева «Турбомоторный: дела и судьбы», 1988, стр. 106—112

Дизельному заводу — орден Ленина

В мае коллектив Кировского (в Челябинске) орденов Ленина, Красного Знамени и Трудового Красного Знамени завода обратился к работникам танковых, моторных и корпусных предприятий с призывом «развернуть Всесоюзное социалистическое соревнование за выпуск дополнительно сверх плана наибольшего количества танков, дизелей и бронекорпусов, чтобы наша героическая Красная Армия получила больше боевых машин...»
Всесоюзный Центральный Совет профсоюзов и Наркомат танковой промышленности разработали условия этого соревнования. Для победителей были учреждены переходящие Красные знамёна — ГКО, ВЦСПС и Наркомтанкопрома.
Примерно в то же время перед дизельным заводом была поставлена чёткая задача — обеспечить дополнительные производственные мощности на выпуск В-2 в следующем количестве: к первому июля 1942 года — 17, к первому августа — 22, к первому октября — 25 дизелей ежедневно. Следовательно, поддерживая почин кировцев, вступая во Всесоюзное социалистическое соревнование, коллектив завода должен был ориентироваться на выполнение этого нового правительственного задания. Но, надо сказать, в мае 1942 года, когда соревнование вовлекло в поле своего действия большинство предприятий по производству танковой техники, завод ещё не был готов к увеличенному выпуску дизелей В-2.
Тем не менее коллектив предприятия принял вызов кировцев. Руководители предприятия, инженерные, технологические, производственные службы имели уже тогда ясное представление, каким путём заводу следует идти дальше. Прежде всего необходимо было продолжить реорганизацию производства... Здесь, правда, имелись сложности — выяснилось, что организационная перестройка, проведённая в 1941 году, связанное с ней разукрупнение цехов во многом нарушили рациональное размещение оборудования, не обеспечив желаемой отдачи. Снова встала задача перепланировки цехов и участков для выпрямления и внедрения производственного потока, в первую очередь хотя бы основных деталей мотора.
В июле 1942 года закончилось строительство нового корпуса, в котором предполагалось разместить цехи 800 и 900. Возводился он самым спешным образом. А что быстрее всего и дешевле всего можно было в то время построить? Бараки, конечно,— технология отработанная! И стены промышленного корпуса сделали по типу барачных — из деревянных горбылей, засыпанных шлаком. Однако как бы там ни было, дизельный завод получил дополнительно к тому, что имел, десять тысяч квадратных метров производственной площади — этим достоянием предстояло по-хозяйски распорядиться.
В июле же из цеха крупных узлов в новый корпус перебросили линию шатуна. Всего только за десять дней всё оборудование было демонтировано, перевезено и вновь смонтировано в цехе 900. Низкий поклон такелажникам за такую адову работу: Я. Маркевичу, И. Марочкину, А. Морозову и другим, кто круглые сутки в ту июльскую страду не знали отдыха, не имея достаточно транспортных средств, многое перетаскивали на себе, волоком... На освободившихся площадях бывшей линии шатуна в свою очередь была произведена перепланировка оборудования и созданы линии коленчатого вала, гильзы, распределительного валика.
В дальнейшем в новом корпусе сосредоточилась обработка бронзовых втулок, поршневых и шатунных пальцев, которые раньше тоже делались в других цехах. И последующие перемещения служили выполнению главной задачи — максимальному сокращению межцеховой кооперации по сопрягаемым деталям, организации производства по узловому признаку. Это был верный путь к будущему поточному производству танковых дизелей. Но в 1942 году организационная перестройка на заводе закончилась, по существу, только освоением нового корпуса.
Начало Всесоюзного соревнования, которое захватило и коллектив дизелистов, совпало с повышением в цехах норм выработки. Они пересматривались уже второй раз, но в 1941 году рост производительности труда на заводе обеспечивался прежде всего энтузиазмом рабочих, их патриотическим стремлением увеличить выпуск продукции для фронта. Теперь повышение норм было основательно подкреплено внедрением в цехах передовой техники и технологии.
В своём приказе тех дней директор завода Д. Е. Кочетков писал: «...вопросы подготовки и организации производства приобретают исключительно важное значение в связи с тем, что решение стоящих перед заводом задач может быть осуществлено главным образом за счёт использования внутренних резервов, повышения производительности труда, снижения трудоёмкости мотора и сокращения длительности производственного цикла изготовляемых деталей».
Только до конца 1942 года сделать удалось следующее. Для технического оснащения рабочих мест конструкторскими бюро было спроектировано 4100 единиц специального инструмента и 1400 приспособлений. Особенное внимание уделялось созданию высокопроизводительной оснастки, с помощью которой можно было сократить время станочных операций с часов до минут. Так, технолог Коршунова, к примеру, спроектировала оригинальный инструмент для расточки картера под упорный Подшипник, позволивший станочнику производить эту сложную операцию за 40 минут вместо четырёх часов.
Отрезка заглушек коленвала в цехе 100 делалась вручную, а перевод её на фрезерный станок сократил время выполнения этой операции почти в десятки раз. Нарезка резьб и заворачивание шпилек в картере, головке, рубашке дизеля в цехе 400 со слесарного оборудования были переведены на радиально-сверлильные станки. Применение фрикционных патронов значительно упростило выполнение трудоёмкой технологии. Так что и с операцией нарезки резьб не стало проблем.
Трудно переоценить вклад в совершенствование производства инструментальщиков. Достаточно только перечислить некоторые изделия, которые они изготовляли на заводе в огромном количестве: шлицевые протяжки, червячные фрезы, резьбонарезные плашки, накатные ролики, шлицевые калибры, инструмент для изготовления топливной аппаратуры, кулачки для автоматов-станков. И неспециалисту станет ясно, какова была степень квалификации инструментальщиков и каков был объём их работы. В годы войны на заводе было около 40 лекальщиков, то есть в 4 раза больше, чем, скажем, на сегодняшнем предприятии. Но ведь тогда никакой инструмент не поставлялся централизованно.
Инструментальное хозяйство дизельного завода в 1942 году значительно расширилось за счёт введения новых площадей и стало играть решающую роль в повышении производительности труда станочников, в уменьшении трудоёмкости изготовления моторов В-2.
Своё слово сказали и специалисты отдела главного механика, обеспечившие снижение трудоёмкости дизеля внедрением модернизированного универсального и специального оборудования. Но станки не только всячески приспосабливались, перестраивались специалистами для нужд производства, но и проектировались принципиально новые, а потом изготовлялись в собственном ремонтно-механическом цехе. Словом, многое делалось, а всё-таки оборудования заводу не хватало. Свободные площади нового корпуса — это ещё не дополнительные мощности, необходимые для выполнения правительственной программы. И решено было пойти даже на крайние меры... С завода в Ленинград командировали бригаду специалистов во главе с механиком Федором Игнатьевичем Шатько. Это целая история, как люди прорывались через кольцо блокады! Но у них были документы, подписанные самим наркомом танковой промышленности В. А. Малышевым, и посланцев завода пропускали через фронты, подвозили всеми видами транспорта. Потом они с неимоверными трудностями проделали обратный путь уже с добытым в Ленинграде оборудованием.
Кое-что в это же время удалось присмотреть на Уралмаше. Гигант Уралмаш специализировался на обработке танковой брони, тяжёлых корпусов, и от мирного времени у него оставались десятки неиспользованных станков — они крайне пригодились дизельному заводу. Так пополнялся оборудованием новый корпус, причём в очень короткие сроки, буквально за май — июль 1942 года.
Совершенствовалась индивидуальная работа со станочниками. Чтобы повсеместно добиться высокого роста производительности труда, нужно было ориентироваться не только на передовиков, но подтягивать до их уровня самую многочисленную категорию рабочих-середнячков, которые едва-едва выполняли нормы выработки. Лучше всего этому способствовала организация таких станочников в бригаду с обязательным лидером — квалифицированным, уважаемым специалистом своего дела в роли бригадира.
Шире стали распространяться в цехах такие формы повышения производительности труда, как многостаночничество, увеличивалось число бригад, в которых смены передавались на ходу — в мае их было на заводе всего пять, в июне — восемь, в июле — одиннадцать.
В июне 1942 года нормы выработки перевыполнили вдвое и втрое несколько сот рабочих, а такие квалифицированные станочники, как токарь А. Бабков, слесарь Н. Васильев, кузнец П. Голдырев и другие,— в 4, в 6 раз. Вчетверо выросло в цехах завода число высокопроизводительных фронтовых бригад. Их движение набирало огромную силу.
Особенно успешно выполнялся суточный график в цехе 300, которым руководил П. Н. Колкин, инженер большой культуры. При его поддержке бригада Веры Ильиной первой добилась звания фронтовой. Вот что писалось о том, как в ней был организован труд: «Бригада перестроила свою работу на основе взаимопомощи. Чтобы избежать простоев, бригадир-настройщик Ильина приходила за час до начала смены, получала задание на бригаду, подготовляла материал, осматривала и налаживала станки, заправляла первую порцию резцов. Бригада собиралась у станков минут за 10—15 до сирены.
Комсорг цеха А. Большуткин делал короткую политинформацию о положении дел на фронте. После этого каждая девушка получала своё личное задание на смену и приступала к работе.
После окончания смены каждая должна была отчитаться перед подругами в выполнении задания, мастер давал оценку сделанной работе и необходимые технические указания на завтра».
Организация — чёткая, простая и тем не менее действенная. Девушки выкладывались на работе так, как велело им горячее желание помочь фронту. К бригадиру Вере Ильиной пришла известность: о ней много писали. Горком ВЛКСМ даже настоятельно предлагал ей пойти работать в один из своих отделов. Но Вера отказывалась категорически: «Не хочу я руководить, за станком хочу работать. Здесь я вижу, что сделала для фронта!»
В июне 1942 года коллектив завода праздновал радостное событие — за образцовое выполнение заданий правительства Указом Президиума Верховного Совета СССР он был награждён орденом Ленина, а лучшие работники — орденами и медалями Союза ССР.
Утром, на стыке второй и первой смен, состоялся многолюдный митинг. Выступил награждённый орденом Ленина гвардеец трудового фронта токарь А. М. Копысов, который выполнил четыре месячных нормы:
— Клянусь, что буду выполнять по пять норм. Недавно мне удалось сделать приспособление для станка, которое даст возможность повысить производительность труда. Мой брат сражается на Южном фронте. Чем я могу помочь брату? Только тем, что буду лучше работать на своём станке.
Выступили также награждённая орденом Трудового Красного Знамени Вера Ильина, начальник инструментального цеха Л. И. Духовный, лучший мастер завода С. Н. Погребной. Все обещали трудиться для фронта с удвоенной энергией.
В жизни коллектива дизельного завода наступил момент, когда, по словам, когда-то сказанным М. И. Калининым, «преобладание интересов целого над частным обнаружилось удивительно ярко и наглядно, понятно всякому, даже малограмотному человеку, даже ребёнку понятно...» Это было проявлением высокой духовности, единением людей перед великой целью защиты Родины. От рядового труженика до директора завода каждый понимал, что от него тоже зависит, как скоро наступит долгожданный день Победы, и отрекался от всего личного во имя общего дела.
Директора Дмитрия Ермолаевича Кочеткова семья почти не видела дома.
Придёт поздно вечером: «Я не спать, поесть только», и снова на завод. Если его уговаривали отдохнуть, тут же обрывал: «Всем трудно!» Он не хотел никаких для себя привилегий.
Жили Кочетковы более чем скромно. Занимали в общей квартире две комнаты с казенной обстановкой: письменный стол, стулья, железная кровать.
Дмитрий Ермолаевич был неприхотлив к быту, как и большинство его подчинённых. Типичный быт эвакуированных, приехавших на Урал с одним чемоданом,— ничего ведь с собой не брали, кроме самого необходимого. Верили, что война через два-три месяца закончится, а она затянулась надолго...
В начале войны Кочеткову исполнилось 36 лет. Примерно такого же возраста были у него помощники, начальники цехов и заводских служб. Молодые в сущности люди решали сложнейшие производственные проблемы.
Коллектив завода выполнил постановление ГКО, обеспечил увеличение выпуска дизелей для фронта в июне и в июле 1942 года. А вот в августе снова наметился сбой... Производство залихорадило, обнаружилось сразу несколько «узких» мест, в частности, на линии изготовления гильзы, где только-только начал выстраиваться упорядоченный производственный поток. Сборка осталась на голодном пайке... В чём дело?

[komendor]

УТЗ во время ВОВ (7 из 11)
Т. И. Ефимова, М. А. Ардашева «Турбомоторный: дела и судьбы», 1988, стр. 113—120

Тревожное лето

В «Истории второй мировой войны» приводится одна из июльских директив Гитлера, в которой он уверенно оценил сложившуюся летом 1942 года военную ситуацию в пользу «неминуемой и близкой» победы немецких войск. Какой же была эта ситуация?
Из директивы Гитлера:
«Неожиданно быстро и благоприятно развивающиеся операции... дают основание надеяться на то, что в скором времени удастся отрезать Советский Союз от Кавказа и, следовательно, от основных источников нефти... Этим, а также потерей всей донецкой промышленности Советскому Союзу наносится удар, который будет иметь далеко идущие последствия».
Трудное было положение, тревожное... Ежедневные сводки Совинформбюро не приносили успокоения, надрывали душу, приводили в отчаяние самых слабых, а сильные заставляли себя усилием воли не думать о самом страшном — о бесчисленных потерях Красной Армии на фронтах, о Ленинграде, Сталинграде... Однако разве можно было забыть об этом? Нет, думалось ежечасно, ежеминутно, и очень многие падали духом, в буквальном смысле опускали руки, теряя надежду.
Кроме того, люди невероятно устали — фактическая продолжительность рабочего дня в 1942 году составляла в среднем около 12 часов, но на каждого рабочего в год приходилось ещё и более 800 часов сверхурочных. В 1942 году работники дизельного завода, опять же в среднем, имели в году только по 15 выходных дней. Но кто тогда отдыхал даже в свои выходные? Посевные и уборочные кампании, работа в заводском подсобном хозяйстве — всё это сокращало и без того мизерное время отдыха.
В 1942 году на заводе выросло число дезертиров — они составили пять процентов от всего состава работающих, это было совсем немало — более 330 человек, покинувших производство, скрывшихся из города.
Могло ли перечисленное стать причиной того, что в августе, после нескольких месяцев благополучного выполнения производственного графика, выпуск дизелей вдруг снова сократился? Скорее всего так и было, ведь люди — не машины, упадок у них духовных и физических сил напрямую сказался на состоянии всего заводского организма, который внезапно как бы вышёл из-под контроля.
События на фронте по-прежнему развивались не в лучшую сторону, всё тревожнее приходили вести из-под Сталинграда. «Осенью 1941-го в падение Москвы решительно никто не верил,— вспоминает Евгений Никандрович Русанов.— Всё равно Москва выстоит, не бывать Гитлеру в Москве! А вот Сталинград... Очень большое беспокойство было. Мы понимали: перережь Гитлер Волгу в этом месте — страна останется практически без горючего, что смерти подобно...»
Эвакуировался в Барнаул Сталинградский тракторный завод, поставлявший свою часть моторов для танков. Когда ещё он в глубоком тылу снова начнёт давать продукцию?
Пятого сентября на дизельный завод пришла телеграмма от Верховного Главнокомандующего. И. В. Сталин обратился к коллективу уральских дизелистов с просьбой обеспечить в сентябре готовность 50 моторов сверх плана. Это означало, что заводу придется сдавать дополнительно ещё один-два танковых мотора ежедневно.
А спад в выполнении даже основного задания уже явственно обозначился, и была опасность того, что в него, как в воронку, начнут втягиваться всё новые заводские цехи и участки... Против этого немедленно был принят ряд административных мер: на заводе прошёл хозяйственный актив, решением которого руководители цехов отныне могли уйти домой не прежде, чем доложат начальнику производства о результатах работы дневной смены и подготовке к ночной; ни рабочий, ни бригадир, ни мастер не могли покинуть своего места до выполнения задания; тот же, кто выполнял и перевыполнял это повышенное задание, немедленно получал талон на дополнительный, второй обед. Поскольку питание в 1942 году на заводе было одноразовым, второй обед оказался, безусловно, совсем не слабым аргументом за повышение производительности труда. Но, конечно, не решающим...
Есть такое понятие — «второе дыхание», оно больше всего подходит к характеристике того состояния, которое пережил многотысячный коллектив дизельного завода. И уже не от возможностей людей стало зависеть, будет или не будет перевыполнен график выпуска моторов В-2, а больше от оборудования, поскольку сотни и сотни, а затем тысячи передовиков начали перекрывать проектные мощности станков, металлургических печей, даже, при необходимости, и подъёмных кранов. Люди становились выносливее машин.
Алексей Соболев не выходил с завода 15 суток. Работал на линии шатуна смену за бригадира, вторую — за токаря. Почувствовал, что болен, лихорадит — глотал таблетки, но всё-таки не уходил, трудился по-прежнему за двоих. Н. Д. Араловец, узнав о его состоянии, пришла на линию.
— Алёша, работа наладилась, вам можно пойти в медпункт.
— Как я могу уйти? — отвечал Соболев.— Разве легче моему брату? Он сражается под Сталинградом. Или второму брату — моряку из Кронштадта, или сестре в Ленинграде? А я здесь воюю — у своего станка и не уйду из цеха, пока не выполню боевой приказ!
В эти особенно напряжённые для завода дни Алексей Соболев был принят кандидатом в члены партии.
По призыву партийного комитета завода коммунисты и комсомольцы работали весь сентябрь по 16 часов. Коммунист Н. Тараканов ежедневно выполнял по три нормы. Коммунист-настройщик М. Леонов после основной работы становился к станку и за четыре-пять часов выполнял сменное задание. Рабочие отстающего участка цеха 300 предложили открыть лицевые счета на детали, выданные ими сверх задания. Участок вышел из прорыва в течение одной недели.
Как-то вечером к начальнику цеха 200 А. М. Сумецкому пришёл старший мастер, секретарь партбюро Л. А. Езрохи:
— Не ладится операция предварительной нарезки конических шестерён — техпроцесс плохо продуман. Надо быстро найти более удачное решение, а то я через три-четыре дня могу сорвать подачу деталей в термический цех.
Стали думать вместе над конструкцией нового приспособления, рисовать эскизы. В ту же ночь начальник бюро инструментального хозяйства Г. Е. Геллер изготовил по ним чертежи. Спустя ещё два дня шестерни нарезались с помощью удобного, надёжного и производительного приспособления. Ритм работы участка стабилизировался.
Наладилось дело и на линии обработки гильзы. Не прекращая выпуска этих деталей для сборки дизелей, десятки станков работники цеха выстроили по принципу правильного производственного потока. Обязанности временного руководителя участка гильзы в это время исполнял главный инженер завода А. П. Десфонтейнес.
Для увеличения пропускной способности испытательной станции были установлены два временных стенда. Испытатели перешли на суточный график — сутки работали, вторые отдыхали. В специфических условиях труда испытателей — это тяжелейший режим. Директор завода часто заглядывал на кухню заводской столовой: «Не забудьте мотористов накормить получше!» Но и ужесточённый режим труда и отдыха не обеспечивал увеличивающегося темпа выпуска дизелей. Испытатели стали работать каждые сутки по 16 часов.
Последние трое суток сентября сборщики не уходили с завода. Один из них про себя рассказывал так:
— Когда я собрал последний мотор, то оставшиеся детали, как положено, стал развешивать на доску. Навесил последнюю, пальцем в гвоздь упёрся — и больше ничего не помню. Подобрали меня на полу.— Не потерял сознание, а заснул человек, выполнил свой долг и тут же отключился, как бегун после непомерно изнурительной марафонской дистанции.
...И весь завод, как полк в сраженьи,
Одним горел, одним дышал,
И каждым новым достиженьем
Победу нашу приближал...
Так писал поэт К. Мурзиди, посвящая свои стихи рабочим уральского дизельного завода, которые с честью выполнили задание Верховного Главнокомандующего. Коллектив предприятия поздравили обком и горком партии.
В октябре за самоотверженный труд и освоение ритмичного выпуска дизелей В-2 для фронта заводу было вручено Красное знамя Государственного Комитета Обороны. Впервые в октябре сборка начала сдавать военпредам по 25 дизелей в сутки. Это был уровень, на котором коллектив держался до самого окончания войны.
И ещё одна наиважнейшая победа была одержана к зиме 1942 года — решена проблема энергоснабжения предприятия, до этого крайне напряжённая.
Электроэнергии не хватало Свердловску и до войны, а с размещением в городе большого числа эвакуированных заводов потребности в ней далеко превысили возможности выработки.
Уличное освещение часто отключалось, по вечерам Свердловск погружался во тьму. В жилые кварталы электроэнергия подавалась только с 11 часов вечера до восьми утра, пользоваться нагревательными приборами категорически запрещалось.
Распределение энергии по предприятиям сосредоточил в своих руках обком партии. В первую очередь, конечно, снабжались оборонные заводы, но и на них некоторые цехи часто приходилось отключать, держать на голодном пайке.
Одним экономным расходованием электроэнергии дела тут было не поправить, выход виделся только в строительстве собственной ТЭЦ — одновременно для обеспечения энергией и теплом дизельного завода и соседнего — турбинного.
В первую военную зиму всего лишь одна маломощная котельная, рассчитанная на подачу пара к испытательному стенду, снабжала теплом и паром весь завод, даже когда он разросся втрое. Котёл не останавливался ни на какой ремонт — поломки устранялись на ходу ремонтниками Г. Гамовым, В. Воробьёвым, Н. Шараповым. Второй котёл ещё только начал сооружаться. Дело шло медленно — сил было мало. В. И. Брюно, тогда инженер УКСа, вспоминает:
— Раннее утро, мороз, совсем ещё темно... А у рабочего посёлка, то есть довольно далеко от завода, группа подростков лет 14—15 на громадные тракторные сани грузит со склада шамотный кирпич. Это ФЗУ прислало их на наш завод, и по разнарядке они выделены в моё распоряжение. Ну, что это за рабочая сила — иззябшая стайка воробышков! Если в сутки они одолевали пару рейсов — я был счастлив.
Котёл номер два вошёл в действие в мае. И вот тогда котёл номер один сразу же был поставлен на капитальный ремонт. Одновременно велась подготовка к пуску ТЭЦ, проектирование которой возглавил Михаил Михайлович Ковалевский, в то время начальник проектного отдела ОКСа. Всё оборудование ТЭЦ предполагалось разместить на совсем мизерной площадке, выделенной в высотном корпусе. Нелегко далось Михаилу Михайловичу рациональное решение планировки оборудования, но в конечном счёте оно оказалось на редкость рациональным и компактным.
Настоящее сражение развернулось за турбогенератор для ТЭЦ. Завод получил разрешение взять в Саратове эвакуированную туда из Москвы новую немецкую турбину АЕГ мощностью 12 мегаватт. С соответствующим распоряжением ГКО в кармане три представителя завода выехали в Саратов. Сначала всё шло как по писаному, уже даже погрузили половину машины в вагон. Но на другой день пришли — ящики с турбиной сняты: «Распоряжение секретаря обкома». Уральцы кинулись в обком — их не приняли. Один из троих, Е. Н. Русанов, как он вспоминает, «думал, думал и дал телеграммы на свой завод и Молотову, заместителю Председателя Совнаркома. Только после этого был подан кран, вагоны, и можно стало продолжить погрузку». Этот пример ещё раз подтверждает, насколько сложным было положение в стране с энергооборудованием.
Паровую арматуру для турбины приходилось изыскивать на многочисленных базах эвакуированного оборудования, на железнодорожных путях, вытаскивать из-под сугробов, из-под наваленных друг на друга станков. Насосы, моторы и многое другое оборудование собиралось и восстанавливалось буквально из металлолома.
На завод приехал уполномоченный ЦК партии Герасим Яковлевич Рудь. Он держал под своим контролем сооружение энергетических объектов. Уполномоченный добился ускорения строительных работ на ТЭЦ — в середине лета 1942 года они уже пошли полным ходом. Начальником монтажного участка был назначен В. А. Березнюк, его заместителем Г. А. Кнабе. Одновременно сооружалось сразу несколько подстанций. С сентября монтаж оборудования машинного зала, водоподготовки ТЭЦ вёлся круглосуточно.
В конце концов осталась последняя операция — нужно было ввести ротор генератора в статор, уже поднятый на фундамент. Только операция началась, как вдруг А. Н. Касьянов опытным глазом обнаружил трещинку на каппе — бандажном кольце, закрывающем обмотку ротора.
— Я просто интуитивно почувствовал неладное, кажется, ещё прежде, чем увидел тончайшую волосинку на бандаже... И сказал Кнабе: «Что-то подозрительно — давай-ка спустим ротор обратно»,— вспоминал Касьянов об одном из удивительных случаев в своей жизни. Когда волосинку проверили щупом, под ней обнаружилась значительная трещина, которая могла бы стать виновницей не просто аварии на ТЭЦ.
Опустили ротор на землю — надо менять каппу, но как? Она из специальной стали, такую в стране не выпускают... Уполномоченный ЦК Г. Я. Рудь поднял на ноги металлургов Уралмаша, эвакуированных в Свердловск специалистов Ижорского завода и «Электросилы». За два месяца они вместе сумели сделать то, на что безрезультатно до войны ушли годы,— отлили нужную марку стали, уралмашевские кузнецы выполнили две поковки. Токарь дизельного завода В. К. Татарников блеснул мастерством — выточил из этих поковок отличные бандажные кольца, станочник Г. И. Березин рассверлил их. И ротор генератора снова был установлен.
Вскоре заводская ТЭЦ начала давать ток и тепло дизельному и турбинному предприятиям. Но дорого доставался киловатт-час военного времени. Уголь подвозился огромными смёрзшимися глыбами, на его разгрузку выходили все работники ТЭЦ — от начальника до зольщика, из цехов тоже выделялись люди. Золу и горячий шлак вывозили вагонетками, вручную толкая их по узкоколейке. Всё так и не смогли вывезти с территории завода, и вокруг котельной выросли горы шлака. Но ТЭЦ исправно трудилась, питала завод, в значительной степени содействовала выравниванию энергетического баланса в районном кольце. В этом же 1942 году на заводе был установлен мощный компрессор, благодаря которому появилась возможность наладить изготовление пневматических приспособлений.
День 7 ноября, в соответствии со специальным постановлением Совнаркома СССР, был объявлен нерабочим. Как все уже отвыкли от выходных! В изданном по заводу приказе коллектив как бы подготавливался к этому событию: «Всем коммунистам иметь в виду, что выходной день не должен отразиться на работе по выпуску боевых машин для нашей Красной Армии, для славных защитников Сталинграда. Ни одной минуты не должно быть потеряно на подготовку к выходному дню. Ни одной минуты не должно быть потрачено на раскачку после выходного дня...»
А в середине ноября радио передало сообщение Совинформбюро, которое люди слушали, затаив дыхание:
Сталинград окружён советскими войсками... В окружении оказалась 300-тысячная армия фельдмаршала Паулюса. Наши войска перешли Дон и развивают наступление на западном направлении... Надежды начинали сбываться.

[komendor]

УТЗ во время ВОВ

Т. И. Ефимова, М. А. Ардашева «Турбомоторный: дела и судьбы», 1988, стр. 96:

Слушают сводку Совинформ бюро

Т. И. Ефимова, М. А. Ардашева «Турбомоторный: дела и судьбы», 1988, стр. 116:

Готовый мотор предъявляется военпреду

Т. И. Ефимова, М. А. Ардашева «Турбомоторный: дела и судьбы», 1988, стр. 117:

Установка мотора на «тридцатьчетвёрку»

[fort]

Здесь я хочу обратить внимание форумчан на один немаловажный момент.Когда говорим о работе людей в тылу в годы ВОВ ,о обычно вспоминаем что производили там танки, самоходки, минометы или еще что.

НО...танки , пушки , минометы соершенно ничто без снарядов и патронов к ним. 120мм миномет ,производившийся на Химмаше в годы ВОВ может в минуту (!) выпустить по противнику около 20 мин.

каждая мина для него весит 15 кг и в длину более 50 см.
В годы же ВОВ ,после 42 ...43 года ,когда наши уже научились бить фашистов расход снарядов был просто огромный . Например во время Курской дуги в день на участке фронта длиной около 100 км расходовалось до 50 (!) вагонов разнообразных артснарядов.Это целый жд состав .Можете себе представить- расстрелять целый жд состав снарядов за один день!

По факту после 42 года наши войска с помощью минометов , орудий , катюш сумели создавать для фашистов целые стены огня ,где все живое на большой площади уничтожалось и все строения заравнивались на уровне земли.

Но для этого нужны снаряды ,которые изготавливались в тылу просто в громадных количествах. Но к сожалению об этом мало пишут - гораздо больше внимания уделяют танкам ,самоходкам и др. технике.

Завод Уралхиммаш в годы войны производил не только минометы . Он еще делал так сказать "расходники" - снаряды , авиабомбы и др.
То же самое можно сказать и о других заводах города.

[ArtOleg]

^^^
Совершенно верно! Еще дополню - легендарные катюши выпускались на Уральском компрессорном заводе.

[komendor]

Здесь я хочу обратить внимание форумчан на один немаловажный момент.Когда говорим о работе людей в тылу в годы ВОВ ,о обычно вспоминаем что производили там танки, самоходки, минометы или еще что.

НО...танки , пушки , минометы соершенно ничто без снарядов и патронов к ним. 120мм миномет ,производившийся на Химмаше в годы ВОВ может в минуту (!) выпустить по противнику около 20 мин.

каждая мина для него весит 15 кг и в длину более 50 см.
В годы же ВОВ ,после 42 ...43 года ,когда наши уже научились бить фашистов расход снарядов был просто огромный . Например во время Курской дуги в день на участке фронта длиной около 100 км расходовалось до 50 (!) вагонов разнообразных артснарядов.Это целый жд состав .Можете себе представить- расстрелять целый жд состав снарядов за один день!

По факту после 42 года наши войска с помощью минометов , орудий , катюш сумели создавать для фашистов целые стены огня ,где все живое на большой площади уничтожалось и все строения заравнивались на уровне земли.

Но для этого нужны снаряды ,которые изготавливались в тылу просто в громадных количествах. Но к сожалению об этом мало пишут - гораздо больше внимания уделяют танкам ,самоходкам и др. технике.

Завод Уралхиммаш в годы войны производил не только минометы . Он еще делал так сказать "расходники" - снаряды , авиабомбы и др.
То же самое можно сказать и о других заводах города.

Полностью слгласен. В нашей литературе, посвящённой ВОВ, такая титаническая нудная монотонная работа очень слабо освещается. По городу были десятки заводов и мастерских, производивших бесчисленное количество боеприпасов, но описаний этого очень мало. Как будто это было таким же лёгким делом, как сейчас просиживать в офисах. Многие молодые люди, наверное, так и смотрят на ту эпоху — «ничего сложного, только кормили мало». Этому способствовали и наши фильмы, которые тыл в военное время показывают, как правило, вне работы на предприятиях. Хотя каждый работающий в тылу на предприятиях работал практически каждые сутки не менее 12 часов, да ещё и с выработкой в несколько раз выше довоенной (причём до войны на предприятиях тоже не прохлаждались и по полсмены «козла» не забивали; тоже вкалывали будь здоров).

[ArtOleg]

9 интересных фактов: Свердловск во время войны

Наш город внес значительный вклад в победу в Великой Отечественной войне. За все годы Второй мировой более 100 тысяч жителей Свердловска воевали в рядах Красной Армии, а городские предприятия являлись огромной мастерской по производству военной техники. «It’s My City» нашел девять интересных рекордов, поставленных нашим городом за время с 1941 по 1945.

1. За годы войны завод №9 выпустил 30 тысяч орудий, в том чиле окло 18 тысяч — полевых. При этом, например, гаубица Д-1, имевшая высокие тактико-технические характеристики, была спроектирована в 1943 году в ОКБ-9 за 18 дней, а ее массовый выпуск освоен всего за полтора месяца.

2. Завод №8 (завод Калинина) изготовил свыше 20 тысяч одних только 85-мм зенитных пушек, лучших в своем классе.

3. Во время ВОВ в Свердловске, впервые в СССР, был начат серийный выпуск самоходных артиллерийских установок. Их с декабря 1942 года выпускал Уралмашзавод, а пушками комплектовал завод №9.

4. Со второй половины 1941 года Уралмашзавод стал основным предприятием Наркомата танковой промышленности СССР по обеспечению танковых заводов бронекорпусами. Всего их было изготовлено 19 225 штук для тяжелых танков.

5. В Свердловске выпускали минометы двух типов — батальонные (БМ-82) на Уральском компрессорном заводе и полковые (ПМ — 120) — на Уралхиммаше. Оба завода были эвакуированны на Урал: один из Воронежа, другой из Киева.

6. «Катюши» выпускались на уральском компрессорном заводе с начала 1942 года. Всего отправлено на фронт 1700 пусковых установок. Это примерно каждая пятая «Катюша», изготовленная в СССР.

7. Первые в мире литые танковые башни были изготовлены на Уралмашзаводе в сентябре 1941 года. Всего из было изготовлено 2670 штук

8. В годы войны в Свердловске, на свалке техники в районе улицы Азина, на задах завода транспортного машиностроения проходили испытания бутылок с «коктейлем Молотова». Позже от этих самодельных снарядов немецко-фашисткие танки горели, как спички.

9. Известно, что первый выстрел по Рейхстагу был произведен из 122-мм гаубицы образца 1910/30 г. №1804. Все гаубицы такого образца изготавливались только на Урале: сначала в Перми, а потом с 1936 года на Уралмашзавод. Причем именно здесь и была собрана их большая часть. Так что есть вероятность, что именно екатеринбургская гаубица сделала первый выстрел по Рейхстагу.

Подборка материала из книги «Удивительный Екатеринбург: Книга рекордов, достижений, талантов».

источник

[fort]

Спасибо, про катюши не знал что они у нас делались.
Общее количество производившегося в годы ВОВ вооружения было громадно.

После 1943 года по всем позициям вооружения было больше чем у фашистов примерно раза в два....если не больше.И мне кажется, что можно было ещё больше но по моему на фронтах не хватало людей чтобы освоить все это вооружение.

Например директор Уралхиммаша Курганов пишет ,что в 43 завод стал производить больше мирной продукции , а к военной продукции , к её упаковке стали применяться требования мирного времени, то есть предполагалось что эта военная продукция пойдёт на длительное хранение.То есть могли наштамповать минометов ещё больше, но зачем?

Почему я считаю 43 год знаковым годом.Была ещё слабость нашей техники. В Курской битве у фашистов было 2700 танков, у нас 3400.Основная масса наших танков были Т-34 со слабой 76мм пушкой.А у немцев в битве было уже 200 тяжёлый тигров с 88 мм пушкой, и также пантеры с 88 пушкой. По мощи тридцать четвёрка сбольшим трудом могла противостоять тигру и его пушке- все таки массы этих танков различаются в два раза.

Курскую битву выиграли , но наверняка немцы использовали все преимущества тигров и наваляли наших танков немало.

Однако выводы делались уже во время Курской битвы.По испытаниям самой эффективной против тигра оказалась именно 85 мм зенитная пушка, выпускавшаяся на заводе имени Калинина.И только эти пушки после Курской битвы стали ставить на Т-34.,от 76х пушек отказались.

В противовес тигру был создан тяжёлый танк ИС-2, по вооружению и броне лучше тигра.И после 43 этих танков на делали немало.

Фашисты же после Курской битвы не сумели противопоставить нам ничего оригинального.Ни по кол-ву ,ни по кач-ву.Скажем так - история ВОВ после 43 года для нас была менее героичной и менее драматической.

[komendor]

Почему я считаю 43 год знаковым годом.Была ещё слабость нашей техники. В Курской битве у фашистов было 2700 танков, у нас 3400.Основная масса наших танков были Т-34 со слабой 76мм пушкой.А у немцев в битве было уже 200 тяжёлый тигров с 88 мм пушкой, и также пантеры с 88 пушкой. По мощи тридцать четвёрка сбольшим трудом могла противостоять тигру и его пушке- все таки массы этих танков различаются в два раза.

Курскую битву выиграли , но наверняка немцы использовали все преимущества тигров и наваляли наших танков немало.

Главными против наших танков были немецкие штурмовые орудия. Именно это ноу-хау немцы и затачивали специально для борьбы с танками. Наши в ответ стали делать больше САУ. Поэтому и Уралмаш переключили в 1943-м на производство самоходок.

[fort]

согласен , читал о немецких самоходках. Вроде и калибры там устрашающие были.

Интересно сколько САУ Уралмаш выпускал и выпустил за годы ВОВ. И какого калибра.? к стыду своему не знаю.

[spv]

В книге Агеев "Неизвестный Уралмаш",
сказано, что за годы войны выпущено
бронекорпусов самоходок ИСУ 152 - 3854 шт
СУ 122 - 653 шт
СУ 85 - 2350 шт
СУ 100 1982 шт
боевых машин СУ 122 - 636 шт
СУ 85 - 2649 шт
СУ 100 - 1560 шт
(думаю, что калибр понятен)

[fort]

Спасибо!
Итого около 14000 СУ , учитывая кооперацию.
Цифра прямо скажем весьма значительная.

Для сравнения Уралвагонзавод за годы войны выпустил 25000 танков , это больше чем вся Европа под фашистской пятой за годы войны. Но Уралвагонзавод приблизительно имел мощь примерно в половину всех выпускаемых тогда в Союзе танков.

На этом фоне мощь Уралмаша тоже впечатляет - примерно второй после УВЗ производитель тяжёлой техники в годы ВОВ. Особенно если учесть всю продукцию по кооперации.

Даже самая маленькая СУ-85 могла в одиночку выступить против тигра и поразить его. Не говоря уже об остальных менее мощных танках.

[komendor]

УТЗ во время ВОВ (8 из 11)
Т. И. Ефимова, М. А. Ардашева «Турбомоторный: дела и судьбы», 1988, стр. 122—132

Самый трудный год

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 января 1943 года завод за образцовое выполнение заданий правительства по производству дизелей был награждён вторично — орденом Трудового Красного Знамени. Награждены орденами и медалями лучшие работники завода, а директору генерал-майору Дмитрию Ермолаевичу Кочеткову было присвоено звание Героя Социалистического Труда.
Вскоре после опубликования указа в Москву, в Кремль, для вручения наград вызвали группу уральских танкостроителей. Летали директор Д. Е. Кочетков и начальник сборочного цеха В. М. Эфрос, директор Уралмаша Б. Г. Музруков, директор и главный конструктор Уралвагонзавода Ю. Е. Максарёв и А. А. Морозов.
Уже в пути стало известно, что Москва требует каждые полчаса сообщать о ходе полёта. В то время посадки на московских аэродромах после 18 часов запрещались, и самолёт во второй половине дня приземлился где-то на полпути. Все решили, что придётся заночевать. Но лётчик получил разрешение на продолжение полёта, и Москва, отступив от правила — с наступлением темноты закрывать свои аэропорты,— приняла самолёт после 18 часов.
Их ждали, беспокоились о том, чтобы полёт прошёл благополучно, в наркомате даже сказали, что организаторам полёта в очень высокой инстанции было выговорено за то, что в один самолёт «ошибочно и недопустимо» посадили руководителей сразу нескольких оборонных заводов Урала.
Вечером в Кремле заместителем Председателя Президиума Верховного Совета СССР им были вручены высокие награды. В память об этом дне осталась большая общая фотография, на которой Дмитрий Ермолаевич Кочетков сидит в самом центре группы, заметно повернувшись в профиль. И на нескольких других своих снимках директор дизельного завода точно так же запечатлен полуотвернувшимся. Это потому, что на другой стороне лица Кочеткова остался шрам — следствие авиационной катастрофы. На заводском самолёте Дмитрий Ермолаевич в ноябре 1942 года летел в Челябинск, где находился Наркомат танковой промышленности, а погода была скверная... Но всё-таки решено было лететь — надо! Однако самолёт так и не смог набрать высоту, задел за провода и упал. Пилот И. П. Андреев погиб. Кочетков получил тяжелейшие травмы, долго лечился.
Хирургом заводской поликлиники в то время была Р. С. Байбурина, она рассказывала:
— Кочеткова невозможно было удержать дома — он рвался на завод, работал, лёжа в постели, превозмогая очень сильные головные боли. В конце концов пришлось ему разрешить встать, ходить. С этого дня он уже не придерживался никакого режима, держал себя как человек абсолютно здоровый. Немного стеснялся своего шрама на лице, но все вокруг скоро перестали его замечать.
Снова перед коллективом завода был несгибаемый, волевой директор, на которого хотелось равняться. А время наступало особенно тяжёлое — 1943 голодный год. Кроме внешнего врага, с которым страна понемногу начинала справляться, объявился очень опасный внутренний — дистрофия! Люди, уже поражённые этим тяжелейшим заболеванием, продолжали самоотверженно работать и падали замертво у станков. На заводе за две недели февраля скончалось 14 рабочих.
В марте дистрофия достигла огромных размеров — каждые 100 рабочих теряли в месяц по 26 дней из-за нетрудоспособности.
Питание всё ухудшалось. Чёрный, с добавкой сапропеля хлеб насыщал плохо. В заводской столовой предлагалась похлёбка без единой жиринки. Был такой случай... Такелажникам перед тяжелейшей работой (перенесением станков с одного места на другое, что часто приходилось тогда делать из-за перепланировки оборудования в цехах согласно производственному потоку) предложили наесться досыта, и один молодой парень попросил десять тарелок супа. Перед ним поставили все десять... Он съел дочиста содержимое первой, а из остальных отлил жижу, уплёл в несколько минут гущу и вздохнул: «Ещё бы немножко!» Об этом случае люди потом рассказывали друг другу, удивляясь и завидуя: «Надо же, десять тарелок супа!»
Еда, особенно хлеб, а также одежда, обувь в годы войны часто служили не просто предметами первой необходимости, но занимали особое место в системе так называемого натурного премирования. В этом отношении дизельный завод мало чем отличался от других предприятий наркомата и области. И всё-таки надо подчеркнуть, что именно в 1943 году система эта — премирование продуктами и промтоварами — отличалась крайне упрощенной формой: передовика производства могли наградить плиткой шоколада, подвезти к рабочему месту отличившегося на производстве рабочего бутерброды или пирожки, сборщикам за три дня бессменной работы выдавались на выбор валенки или полуботинки, правда, кто хотел, мог взамен того и другого получить отгул на сутки либо бутылку водки.
Ещё некогда было ни профсоюзным, ни партийным работникам, ни директору Кочеткову обдумать вопрос, как натуральный вид стимулирования сделать более приемлемым. Наверное, неловко было какому-нибудь победителю соцсоревнования жевать свои, пусть и вполне заслуженные, бутерброды на глазах у товарищей. В последующие годы нашлись и другие способы премирования — через специальные магазины, скажем, но в 1943-м! В этом голодном году агитация за производительный труд, в том числе через откровенное обращение к пустым желудкам рабочих, была, видно, уж очень действенной мерой, чтобы её не использовать.
Как рассказать о том, что делал с людьми голод, с теми самыми людьми, о которых справедливо говорится много хороших слов, о том, как они выстояли, всё вытерпели, какими были мужественными. Всё верно, но случалось и такое...
Об этой истории говорили, что, кажется, произошла она на Уралмаше или Электроаппарате, а работники дизельного завода утверждали, что это здесь было, и называли конкретный цех, даже участок... Перевозили на санях горячий обед в цеховую раздатку — старались проехать побыстрее, чтобы не растравлять людей запахами. Видно, от спешки опрокинули котёл с лапшой. Ото всех станков к вываленной лапше кинулись рабочие. Голодные, большею частью больные, до предела изработавшиеся люди потеряли контроль над собой...
Но несравненно больше являли военные годы примеров замечательного внимания, необыкновенной доброты людей друг к другу.
Вот о чём рассказала Любовь Ивановна Норова, которая в войну работала на термическом участке инструментального цеха и была там единственной женщиной. Труд в термичке — один из тяжелейших, дышать там зачастую было нечем из-за ядовитых паров перегоревших масел и расплавленной соли. За производственную вредность калильщики получали сверх своего обычного пайка популярный тогда заменитель молока под названием «суфле». Но Любовь Ивановна работала мастером и потому суфле ей не полагалось. Тем не менее, она каждый день обнаруживала на своём столе баночку сладкого напитка. Кто делился с ней? Норова вопросительно вглядывалась в чумазые, худые лица калильщиков участка — те только улыбались. Может быть, они по очереди отдавали своему молоденькому мастеру драгоценное суфле? Но ничего об этом так и не узнала Любовь Ивановна, однако маленькая баночка на столе в термичке осталась в её жизни самым светлым и благодарным воспоминанием.
Как коллектив дизельного завода боролся с голодом и дистрофией? Успешнее всего — с помощью подсобных хозяйств. Долго в них жизнь еле-еле теплилась: работали здесь случайные люди, техники никакой не было — поля пахали на коровах. Но руководство завода приняло меры, на работу в подсобные хозяйства стали регулярно посылать своих людей, от всех цехов завода, и появились в столовых картофель, овощи, позднее даже мясо. А то всё была одна лапша.
Вспоминают, что в первый год войны в заводских столовых даже и лапши не было, хотя мука имелась. Но как её пустить в дело? Работники столовой измучились, вручную раскатывая коржи и нашинковывая целые бадьи простой лапши, они мечтали о какой-нибудь механизации этого дела, но завод занимался совсем другими машинами... И всё же среди конструкторов был объявлен конкурс на создание технического устройства, способного в считанные часы произвести изрядное количество макарон или лапши, или вермишели. Награда изобретателю, естественно, предполагалась натуральным продуктом. И новаторская мысль расцвела. Но не тут-то было — никому не удалось создать машину для изготовления элементарной лапши, пока этим не занялся сам Михаил Дмитриевич Рагозин — известный человек, потомственный путиловец, который своей изобретательской деятельностью и участием в создании первого советского трактора заслужил орден Ленина сразу после утверждения статуса этого ордена, ещё в платиновом исполнении. Но и Рагозину пришлось немало поломать голову прежде чем создать макаронно-шнековый пресс — так он назвал изобретенное устройство. И с этим именем его высокопроизводительный пресс, можно сказать, триумфально пошёл в массовое производство. Все заводы области изготовили себе такие же, потом пресс Михаила Дмитриевича разошёлся по стране — до 50-х годов прослеживается его дальнейшая история.
С этого события началась деятельность Рагозина на дизельном заводе как изобретателя, который ни перед какой задачей не сробеет, для которого нет неразрешимых проблем. М. Д. Рагозин — заметная фигура в истории завода, и о нём ещё будет что рассказать в последующих главах. А в годы войны этот человек свой конструкторский, изобретательский талант отдавал совершенствованию танкового двигателя В-2.
Итак, 1943 год... Дистрофия только летом дала короткую передышку. Но стала наступать другая опасная болезнь — туберкулёз. Завод организовал для ослабленных и больных специальные бараки, в которых были введены трёхразовое питание и обязательный послеобеденный сон. Через такие бараки-госпитали проходили за год сотни работников завода, они спасали людям жизни, но их, к сожалению, было очень мало и не хватало квалифицированных врачей и медсестёр для обслуживания больных.
В 1943 году директору завода Д. Е. Кочеткову комиссия наркомата поставила в вину, что на предприятии выросло количество невыходов на работу, в том числе по болезни. Внимание комиссии вызвано было тем, что дизельный завод снова начал работать неритмично, сорвал план выпуска В-2 в мае, июне. Областная газета «Уральский рабочий» 4 июня 1943 года назвала коллектив завода страшным словом «клятвоотступники». Напомнила об оставленных позициях: «Слава об этом заводе гремела далеко за пределами города. О нём вспоминали всегда, когда речь заходила о ритмичности, слаженности и организованности производственного процесса. Но успехи имеют обратную сторону: они успокаивают... »
Об успокоенности, однако, не могло быть и речи, пусть это заключение останется на совести корреспондента газеты, которому просто не удалось угадать, что произошло с передовиками, ведь вход на секретный дизельный завод для него был закрыт, а из общих сводок много не узнаешь. Что касается комиссии наркомата, то она отчётливо видела главную причину срыва — заводу не хватает сил для окончания второго этапа начатой реорганизации производства, для массового внедрения в цехах поточных линий, а дистрофия и туберкулёз ещё более усугубляли трудное положение. Но решение было принято жёсткое: в августе завод должен войти в график и вернуть долги по дизелю В-2, накопленные за два месяца отставания.
В июле — августе полностью был перепланирован участок коленвала. Вместо петлеобразного пути с большим количеством возвратов деталь стала проходить по прямому, гораздо более короткому циклу. Практически путь коленвала сократился на 100 метров, естественно, ускорилось время его изготовления.
На 40 метров сократился путь движения распредвалика, на 120 метров — картера... И на всех поточных линиях внедрялись механизмы для межоперационного транспортирования: поворотные стрелы, кран-балки, позволявшие станочникам быстро и легко манипулировать деталями.
Евгений Николаевич Русанов в 1943 году работал на дизельном заводе прорабом в монтажном цехе, коллективу которого в период перестройки производства приходилось труднее всех. Он вспоминает:
— Монтажники понимали, что выполняют очень ответственное дело, и не жалели себя. За один день им случалось перебрасывать десятки станков, работали ночами, а утром на этих станках уже изготовлялись детали для танковых дизелей. График монтажа разрабатывался по часам и выполнялся минута в минуту, словно боевая операция. Рядом с монтажниками всегда находились технологи.
В июле — августе, когда второй этап реорганизации и перепланировки производства дизельного завода был в самом разгаре, помощь предприятию оказал город — им были направлены несколько больших групп студентов-физкультурников института имени Лесгафта. Прекрасно физически развитые, тренированные юноши и девушки уверенно справлялись с заданиями, работали весело, бодро, заражая своим оптимизмом окружающих.
Всего за несколько месяцев на заводе было демонтировано и вновь смонтировано около 1200 единиц оборудования — половина всего парка станков. Они сразу же заработали на полную мощность. Рациональное их размещение увеличило ряды многостаночников, освободились рабочие руки для других участков производства.
Много делалось на дизельном заводе энергией и предприимчивостью, огромной работоспособностью и крепкими нервами главного инженера Анатолия Петровича Десфонтейнеса. Его довольно сложная фамилия окружающими обычно произносилась дружески-сокращённо — «Дес». Все спрашивали друг у друга, когда же наш Дес спит? И днём и ночью он мерял своими метровыми шагами завод, оказывался на месте за полчаса до любого ЧП, оперативно раскручивал любые производственные закавыки. А отдыхал он так: после того, как вконец устанет, приказывал везти себя домой, садился в машину — и тут же мгновенно засыпал... Просыпался у дома и... заворачивал машину обратно, на завод — снова принимался за дела. Разгадав его приём, шофёры старались возить Деса домой как можно медленнее.
До середины 1943 года стратегия технического развития дизельного завода находилась в руках Анатолия Петровича Десфонтейнеса, много сил он отдал внедрению поточного производства, самое активное участие принимал в создании на заводе литейного цеха.
В начале войны моторостроители всё литьё получали только по кооперации. Чугунные заготовки, к примеру, доставляли самолётом из Челябинска. При этом производство дизелей постоянно испытывало дефицит маслотного чугуна, из которого изготовлялись поршневые пальцы.
Вот главный инженер и рискнул производить необходимое литьё на заводе, в небольшом наскоро слепленном цехе, на оборудовании, выполненном своими силами.
Вначале, естественно, пошёл брак... Как искореняли этот брак, вели напряжённый поиск необходимой технологии плавки, обращались за помощью к учёным Уральского индустриального института и однажды вдруг сами догадались, в чём же именно оказался просчёт — вся эта ситуация типичная, таких на заводе были тысячи. Но чем характерен факт создания на предприятии собственной «литейки»? Бесстрашием, с каким люди за это дело взялись, и технической дальновидностью руководства. Как только металлурги освоили производство маслотного чугуна, можно стало идти дальше — к последовательному освоению ещё более сложных технологий.
И в этом же году начал разрабатываться проект нового, просторного — с пятью металлургическими отделениями — литейного цеха. «Дес» торжествовал! Правда, новый цех был построен на дизельном заводе только к самому концу войны.
С внедрением поточного производства одновременно на всех оборонных заводах Урала пошла продукция сверх плана. Именно в связи с этим в 1943 году родилась идея дополнительного выпуска техники для целого танкового корпуса. «Уральский рабочий» сообщал: «Танкостроители решили приобрести всё нужное для целого воинского соединения, собрав для начала 17 351 000 рублей». Один миллион рублей в фонд обороны внесли работники дизельного завода: мастер Н. М. Дьячков — 1200, слесарь А. В. Селиванов — 520, начальник цеха В. М. Эфрос — 3100 рублей... Подписка продолжалась до конца года.
«Руду дали гора Высокая и гора Благодать. Металл для танков выплавили и прокатали доменщики, сталевары, прокатчики Свердловска, Тагила, Серова, Первоуральска, Алапаевска, Кушвы. Редкие уральские металлы сделали броню неуязвимой. Красноуральск, Кировград, Ревда, Каменск-Уральский снабдили танкостроителей медью и алюминием. От других заводов Урала танки получили моторы, пушки, приборы, аппараты, радиопередатчики, боезапас»,— сообщали уральцы в своём новогоднем рапорте, который подписали 1 480 920 тружеников Свердловской области.
В течение нескольких дней 111 тысяч уральцев обратились в партийные комитеты и райвоенкоматы с настойчивыми просьбами зачислить их в добровольческий танковый корпус.
Надежда Дмитриевна Араловец рассказывает:
— На партком нашего завода был массовый натиск, особенно со стороны ленинградцев. Из Ленинграда после прорыва блокады начали приходить письма... И помню, бригадир цеха 100 получил известие, что там от голода умерла вся его семья — жена и четверо детей. Он почернел, страшно смотреть. Настойчиво требовал отправить его с корпусом: «У меня есть личные счёты с врагом, я должен отомстить за свою семью, не могу оставаться в тылу!» Его отпустили. В политсостав корпуса ушёл и наш заместитель секретаря парткома. Хороших людей посылал завод воевать...
Даже со сборки, кадры которой ни при каких обстоятельствах не подлежали призыву на фронт, ушло с танковым корпусом несколько человек.
На заводе началось движение за внедрение почасовых графиков производства. Сберечь время, улучшить качество дизелей, увеличить количество означало заменить на своих рабочих местах и тех парней, что ушли на фронт.

[komendor]

Т. И. Ефимова, М. А. Ардашева «Турбомоторный: дела и судьбы», 1988, стр. 125:



Участок нижнего картера

Т. И. Ефимова, М. А. Ардашева «Турбомоторный: дела и судьбы», 1988, стр. 125:



Многие операции выполнялись вручную. Одна из них — ломка заготовки гильзы — долго не поддавалась механизации

[komendor]

УТЗ во время ВОВ (9 из 11)
Т. И. Ефимова, М. А. Ардашева «Турбомоторный: дела и судьбы», 1988, стр. 132—142

Счёт идёт на часы и минуты

«Проходя в наши дни по цехам, вы всегда встречаете большую «литературу» — агитационные плакаты, листовки, молнии, обязательства. Иногда они возникают меловыми буквами у вас под ногами на камнях пола; иногда они кричат со станков. Эти голоса, идущие к сердцу рабочего не через ухо, а через глаз, принесены в цех парткомами, выездными и заводскими редакциями газет, и мы уже давно к ним привыкли, давно почувствовали их громовую власть, перекрывающую заводской шум машин и моторов. Но на заводе, о котором я рассказываю, вы встретите у каждого рабочего места нечто совсем иное...» — писала Мариэтта Шагинян в газетном очерке, который позднее вошёл в сборник «Урал в обороне», о своём посещении дизельного завода. Что же «совсем иное» увидела писательница, что так её поразило?
«Здесь появились плакаты от лица того командного состава, который до сих пор в прямой агитации никак не участвовал: от лица плановиков. И самое содержание этих плакатов совершенно не похоже на то, к чему мы привыкли в цехах...»
Инициатива родилась в цехе 200, где работа с людьми всегда отличалась разнообразием форм и доходчивостью. Действительно, плакаты в этом цехе были необычными — они пестрели цифрами, обозначающими количество деталей и операций, составляющих месячное задание рабочего. «План пришёл к станку» — так точно определила Мариэтта Шагинян суть инициативы цеха 200. Что это дало?
А вот что: каждый рабочий, получая точное знание объёма своей работы не на один день, а с некоторой перспективой — на неделю, на декаду, на месяц, сам становился планировщиком, сам размечал работу на часы. Ему становилось легче маневрировать, учитывать и распределять свои силы и возможности оборудования.
Метод «агитационного плана» быстро распространился от одного только цеха на весь завод. Вскоре стало ясно, что кустарными методами — выполняя плакаты вручную — уже невозможно поддержать действительно массовое применение этого метода. Поэтому на заводе при горячей поддержке парторга ЦК ВКП(б) Г. А. Копелевича было принято решение перейти на типографский способ изготовления плаката-плана, плаката-обязательства. При этом каждый месяц определялась основная идея — стержень всей агитационной работы, лозунг месяца. Всегда они были разными. Например, такой — в стихотворной форме:
Разбившись о твёрдость советских скал,
Враги подчинятся силе.
Ещё напор — победа близка!
Или: «Дадим Родине в сентябре 10-тысячный мотор!»
В 1943 году в рамках «похода плана к станку» на производстве начинают применяться часовые графики. В их разработке и внедрении ведущую роль сыграл главный диспетчер завода Михаил Филиппович Сичиков, в прошлом металлург-исследователь. Почему металлург попал в управленцы? Коммунист Сичиков так прямо и спросил об этом в райкоме партии, куда пришёл отказываться от должности, которая его совсем не привлекала. Но в райкоме ему сказали: «Вам доверили участок работы очень сложный, на котором тоже требуется исследовательская жилка,— вот и примените её в новом для себя деле».
Прежний главный диспетчер С. К. Матулевский, очень способный и организованный работник, всю информацию о текущих делах на производстве умудрялся держать в памяти. Он один знал всё, при этом другие сотрудники могли быть у него только на посылках, на подхвате. Разве это верно — ориентироваться на память одного человека, пусть даже и способного?
Сичиков организовал диспетчерскую службу на более разумной основе. Аналитик по складу ума, он умел видеть и планировать наперёд, во всём заводил систему. Оперативная информация тоже стала системной — доступной руководителям производства, цехов, участков. Вошла в действие специальная форма отчёта главного диспетчера об итогах работы завода в течение суток. Вот как она действовала.
Каждое утро к девяти часам четыре отпечатанных типографским способом листа, составленных по рапортам цехов и складов готовых деталей, заполнялись цифрами: сколько за прошедший день сдано деталей, пошло в брак, какое число дизелей собрано, испытано... В 10 часов утра все эти сведения ложились на стол директору — диспетчерское совещание начиналось, так сказать, во всеоружии знания.
Подобный отчёт, упорядочивая оперативную информацию о состоянии производственных тылов, позволял следить за состоянием заделов продукции, незамедлительно принимать меры к их восстановлению. И он же в августе 1943 года дал возможность сделать очень важный шаг в планировании и управлении — ввести почасовой график производства. Вначале только в цехе 400, где обрабатывалось крупное литьё, а через месяц, когда дисциплина труда, показатели ритмичности выпуска продукции, качество деталей, оперативность цеховых служб — всё это заметно подтянулось, почасовой график внедрили сразу на нескольких ведущих поточных линиях: гильзы, коленчатого вала, распредвалика и даже на линии клапанов, одной из наиболее неблагополучных. И везде результат был положительный.
В ином цехе графиком считалась обыкновенная чёрная доска, на которой каждый час делалась отметка о ходе сдачи готовых деталей на сборку, в другом это был циферблат со стрелками, показывающими фактическое выполнение графика на данный час в сравнении с планом, — каждый коллектив творчески внедрял идею почасового оперативного планирования. Но успешнее всего эта форма удерживалась на участках с наиболее быстрым производственным ритмом, например, на изготовлении клапана, где ритм потока доходил до одной детали в минуту.
25 сентября со сборочного конвейера сошёл 10-тысячный танковый мотор В-2. За его досрочный выпуск с первых дней месяца развернулось острейшее соревнование станочников. На весьма точной операции — обработке гильзы — шлифовщик В. Старостин делал по 120 деталей вместо 80 по норме, и это считалось рекордом. Когда он заболел, заменить стахановца вызвался комсомолец Закир Хусаинов — и выдал 175 деталей за смену.
Упорно соревновались между собой комсомольско-молодёжные бригады, которыми руководил Пётр Березин и Виктор Рачко,— то одна выходила вперёд, то другая, вместе они добились высочайшей производительности труда. Сегодня эти бригады, наверное, назвали бы комплексными за многообразие обслуживаемых ими станков и выполняемых операций. Молодые станочники прекрасно справлялись с резьбонарезкой, фрезерованием, сверлением, шлифовкой, болторезкой.
От рекорда к рекорду шла комсомолка, член бюро Куйбышевского райкома ВЛКСМ Шура Богданова. На фронт, куда девушка упорно рвалась, её не отпустил завод, потому что заменить такую станочницу на рабочем месте было не так-то просто. Тогда Шура потребовала, чтобы её поставили на станки-автоматы, которые обслуживались только мужчинами, уж очень сложной считалась их настройка.
Через месяц Шура Богданова впервые сама настроила автомат. Через два вместе со своей ученицей Валей Шушляевой начала работать на шести автоматах. Сдавала по полторы тысячи деталей вместо восьмисот с каждого автомата. Такое было по силам до этого разве что четырём мужчинам-станочникам.
На общегородском слёте стахановцев Свердловска Шура призналась: «Нелегко мне это досталось! Билась я, можно сказать, и день и ночь, пока не пришла мысль, как сократить холостой ход станка-автомата...»
Вот что было характерным: рабочие, особенно молодые, комсомольцы, постоянно искали способы увеличить производительность оборудования. За пятерых работал Фёдор Мущинин — сверловщик, молодой кандидат в члены партии. Он увеличил возможности своего станка за счёт того, что стал выполнять на нём нарезку резьбы в отверстиях подшипников. В результате на ручной операции нарезки из десяти слесарей остались только двое. Мущинину присвоили звание «Гвардеец трудового фронта», выдвинули в бригадиры. В то время у него учился парнишка Хамешакир Абсолямов, знатный впоследствии токарь. Он вспоминает:
— Учиться у Фёдора Кирьяновича было здорово. Всё у него ладилось в руках, и зависть брала, и азарт, самому хотелось вот так же! Знаменитым стал учитель, а вместе с ним и бригада. У наших станков однажды сразу три завоёванных знамени стояло, к ним даже для охраны часового приставили.
Ф. К. Мущинин был местным, уральским. А медник Александр Иванович Петухов, слава о фронтовой бригаде которого тоже гремела по заводу,— кировец. Его первым в числе 16 самых квалифицированных и надёжных рабочих отобрал на Кировском в Ленинграде Д. Л. Гольдман, когда ему поручили скомплектовать цех холодной штамповки для работы на Урале. Штамповщики, медники, сварщики — бывшие кировцы помогли поставить производство с нуля. А ведь вначале на территории завода им даже места не нашлось.
Такие рабочие с золотыми руками, как Александр Петухов, одарённые инженеры, как Глеб Александрович Голубев, придумывали и сами изготовляли установки, одна из которых, к примеру, позволила ускорить испытания точнейших трубок высокого давления в 12 раз.
Оттачивалось мастерство 17-летнего слесаря Андрея Шевцова. Он, можно сказать, научился чуть ли не вслепую выполнять операции, точно улавливая границы зазоров и переходов,— так чутки стали руки и пальцы, а стальной слесарный ключ словно был их продолжением.
Быстро работал Шевцов, иной раз ему уже приходилось поджидать очередной мотор. Но паренёк не терял времени попусту — шёл ему навстречу. Сборщики заканчивали свои операции, а он готовил дизель к своим, экономя на этом десятки минут.
Вы — истый патриот, в вас дух гвардейский жив.
Усталость вам чужда и страх в борьбе неведом —
В дни боевых побед наш дружный коллектив
Рад вашим трудовым стахановским победам!
Такая «молния» появилась в сборочном цехе — со стихами, портретом юного стахановца и крайне уважительным обращением: «Привет Андрею Ивановичу!»
Всё заводское производство было зависимо от разворотливости инструментальщиков — у них работа никогда не иссякала, причём заказы чаще всего шли срочные и сверхсрочные. Гвардеец трудового фронта Пётр Петрович Сильчонок однажды трое суток не выходил с завода — ремонтировал копир для обработки кулачков распредвалика. И целая поточная линия в цехе 100 ждала, пока он закончит эту работу. Сильчонок в инструментальном цехе единственный имел восьмой квалификационный разряд лекальщика, копиры доверяли изготовлять только ему. Дело это долгое, кропотливое, основанное на интуиции, вот лекальщик и задержался на три дня... А жена его побежала в милицию, так как сама позвонить в цех не могла — номера заводских телефонов держались тогда в секрете. «Куда муж делся?» Она знала, что рабочие часто остаются на заводе даже по неделе — там же и спят, однако её Петра Петровича очень берегли, отдыхать давали вовремя, ведь такие мастера — редкость. Так что для беспокойства основания были... Милиционер дозвонился до завода, выяснил: «Работает твой Пётр Петрович!»
После этого случая Сильчонок придумал-таки приспособление для изготовления копира. В тот день, когда работа у него получилась, соседи по верстаку сразу это поняли — запел тихонько Пётр Петрович, он всегда напевал что-нибудь из оперных арий, когда были основания радоваться. Ленинградец — театрал, книгочей — яркий пример рабочего интеллигента! В вопросах культуры товарищи признавали преимущества Сильчонка, но в деле пытались его не раз обойти. Вообще инструментальщики все славились своим мастерством. И часто ему не уступали В. А. Панкратов, А. М. Козлов, а В. И. Черкашин даже обошёл — сконструировал станок для выполнения профильных работ с микроскопом, более производительный, чем того же назначения импортный. Одним словом, лекальщики-универсалы!.. Тут, пожалуй, даже и не требуется никаких других характеристик.
Вот только хочется привести ещё слова Н. Д. Араловец, впрочем, сказанные не только о лекальщиках, а вообще о рабочих людях, которых она, будучи членом парткома на заводе, так хорошо узнала и подружилась со многими:
— Трудное время вместе было пережито, но мне очень повезло с коллективом... Замечательные здесь были рабочие в смысле не только мастерства, но и отношений друг с другом — открытых, честных, доверчивых. Не только по работе людей оценивали, кто чего стоит. Все — одна семья, ничего не скроешь, даже самой малости. А время требовало проявления самых лучших человеческих черт: самоотверженности, способности к взаимовыручке... Мне, пропагандисту, вроде полагалось по должности их воспитывать, но они воспитывали меня тоже с точки зрения требовательности к себе и полной отдачи делу. Никто не хитрил, не угодничал, полной мерой спрашивал и с себя, и с других.
В годы войны быстро росла партийная заводская организация, в её ряды принимались лучшие. Например, только в самом тяжёлом, 1943-м за несколько месяцев коммунистами стали 139 человек. Это были передовики производства и ведущие инженеры, орденоносцы, гвардейцы трудового фронта, члены фронтовых бригад. Очень высока была требовательность к партийным руководителям, даже низовых коллективов. Наверное, этим можно объяснить тот факт, что в том же 1943 году, когда потребовались самые стойкие и опытные кадры, составы партийных бюро обновились почти на 80 процентов. В цехах признавалось только такое положение, когда коммунист обязательно был стахановцем, передовиком, примером для всех! А иначе разве это коммунист?
Партийный комитет завода возглавлял Григорий Аркадьевич Копелевич — человек яркий, живой, увлекающийся и увлекающий других. Он обладал умением точно обозначить для партийной организации главную задачу на каждый конкретный отрезок времени и направить усилия всех для её выполнения. Кстати, это в парткоме дизельного завода родилась идея проведения ежегодных партийно-технических конференций, на которых определялась партийно-хозяйственная политика на каждый следующий год: в 1942 году — конференция по росту производительности труда, в 1943-м — по внедрению поточных линий и повышению качества продукции, в 1944-м — поворот завода в сторону улучшения экономических показателей.
Парторг Г. А. Копелевич рассказал об опыте проведения заводских партийно-технических конференций в газете «Правда» в сентябре 1943 года, когда заводскому коллективу третий раз подряд вручалось знамя Государственного Комитета Обороны за успехи в социалистическом соревновании оборонных предприятий страны. В своём выступлении парторг ЦК ВКП(б) подчёркнул несколько важных моментов в работе коммунистов дизельного завода. Первый — умение определить главную задачу и действовать целеустремленно, второй — сохранять контакт и понимание с руководством предприятия, обеспечивая взаимную поддержку, третий — необходимость видеть за коллективом, организацией каждого отдельного коммуниста, обеспечить человеку поддержку в трудную минуту, но и не снижать требовательности. «Коммунисты, вперёд!» — это лозунг не одного года, не момента, но всей нашей суровой военной действительности»,— писал парторг. Лозунг «Коммунисты, вперёд!» с подписью «Политрук Клочков» висел в партийном комитете завода с того самого дня, как всей стране стало известно о подвиге героев-панфиловцев под Москвой.
Григорий Аркадьевич Копелевич высоко оценивал возможности печати. Не упускал случая заглянуть в небольшую комнатку рядом с партийным комитетом — редакцию многотиражной газеты, делился новостями сам, прислушивался к тому, что рассказывали Яков Ефимович Кабищер и Тамара Дьяконова — сотрудники многотиражки. Газета была парткому верной помощницей в его борьбе за выполнение очередной главной задачи, которая ставилась на повестку дня. Со своих страниц она просто и доходчиво говорила о заводских проблемах — реорганизации производства, необходимости освоения потока в изготовлении важнейших деталей, эффективности внедрения почасового графика.
Всего два журналиста заводской многотиражки очень многое успевали: сами готовили спецвыпуски на тех участках производства, где намечалось отставание от графика, занимались стенными газетами, готовили еженедельные радиовыпуски. Нагрузка непомерная! Но впоследствии Тамара Александровна Дьяконова отзовётся о редакционной страде военных лет как о хорошей для газетчика школе и самом памятном времени своей молодости.
Сколько разных людей, сколько судеб оказались связаны одним желанием — создавать дизели для танков, как можно в большем количестве снабжать ими родную армию, помогать своим трудом станочника, мастера, директора, диспетчера, партийного работника, газетчика бить проклятого фашиста.
Рассказывают, что рёв испытываемых танковых моторов был слышен даже в центре города, не говоря уж об Эльмаше. Но люди привыкли к нему и радовались: «Живёт сборка! Значит, порядок...»
Программу 1943 года дизельный завод выполнил досрочно, по сравнению с предыдущим годом увеличил выпуск моторов на 29 процентов, а производство запчастей — в 2,6 раза. Но до Победы ещё было далеко, а следовательно, и моторостроителям впереди предстояли нелёгкие испытания.

[komendor]

УТЗ во время ВОВ
Т. И. Ефимова, М. А. Ардашева «Турбомоторный: дела и судьбы», 1988, стр. 134—135:



Производство танковых моторов поставлено на поток

Т. И. Ефимова, М. А. Ардашева «Турбомоторный: дела и судьбы», 1988, стр. 154:



Бараки заводского посёлка

Т. И. Ефимова, М. А. Ардашева «Турбомоторный: дела и судьбы», 1988, стр. 155:



Проходная дизельного завода военного времени

[komendor]

УТЗ во время ВОВ (10 из 11)
Т. И. Ефимова, М. А. Ардашева «Турбомоторный: дела и судьбы», 1988, стр. 143—152

Лучший мотор для лучшего танка

На немецких танках, как известно, стояли бензиновые двигатели не слишком удачной конструкции, которые на бездорожьи часто выходили из строя. Не раз военные немецкие специалисты пытались скопировать наш дизель В-2, но, несмотря на все приложенные усилия, им этого сделать не удавалось. Гудериан, командующий второй танковой армией противника, писал впоследствии, что «конструкторов смущало, между прочим, не отвращение к подражанию, а невозможность выпуска с требуемой быстротой важнейших частей Т-34, особенно алюминиевого дизельного мотора». До самого конца войны германская промышленность не сумела воссоздать технологию, применявшуюся нашими моторостроителями.
«Тридцатьчетвёрка» была признана лучшим танком Великой Отечественной войны, и то же можно сказать о её двигателе — мощном, лёгком, выносливом В-2. Однако в годы войны советские специалисты предъявляли к этому двигателю довольно много претензий. Особенно в зиму 1943 года, когда танковые соединения Красной Армии оказались в условиях длительных маршей, в боевых машинах стали выявляться различные дефекты. И приказом в марте дизельному заводу было предложено провести мероприятия по улучшению качества двигателя. 1943-й стал годом напряжённой борьбы конструкторов и производственников за соблюдение строжайшей технологической дисциплины изготовления В-2, качественную сборку и снижение брака на всех без исключения операциях.
Особенное внимание привлекли условия работы сборщиков. Штурмовая обстановка тех дней была обычной для этой категории высококвалифицированных рабочих — они вели счёт времени на часы и минуты, делая план, выполняя график. И в постоянной спешке как-то забывалось, к примеру, о необходимости тщательной очистки деталей от стружки, о чистоте рабочего места, борьбе с грязью, запылённостью. Так что именно с элементарных требований соблюдения чистоты началось на заводе наступление на брак, который время от времени вдруг вырастал до очень значительных размеров.
За чистоту начали бороться, как говорится, всем миром. Но самая большая ответственность за состояние участков и рабочих мест легла на мастеров. Мастер ставил своё личное клеймо перед сдачей детали в ОТК. Строже всего за брак наказывали мастера. Но ведь дело было даже не в наказании, а в осознании того факта, что брак, сделанный в тылу, оказывался на фронте, в боевой обстановке и, может быть, становился причиной гибели экипажа. Вот эту истину нельзя было позволить забывать никому, и о ней громко кричали плакаты с цеховых стен, напоминали агитаторы да и сами рабочие друг другу.
Бригадир сборщиков, коммунист, кавалер ордена «Знак Почёта» Михаил Семёнович Степанов вспоминает о характерном в то время для сборщиков состоянии постоянной тревоги за свою работу, прежде всего за её качество:
— Случалось, что с испытаний моторы возвращались на переборку, и каждый из нас со всех ног бежал смотреть, чей дефект обнаружился, уж не мой ли? А даже если и не твой — всё равно душа болит... В цехе работаешь, дома о работе думаешь, лежишь в постели, а мысленно всё мотор перебираешь — ладно ли сделал всё, не надо ли чего упредить. Утром прибегаешь в цех и, ещё пальто не успев снять, кричишь напарнику: «Володя, посмотри-ка на случай, как там с зазорами на шатунных вкладышах...» Пригрезилось, что не по технологии их выполнил. А руки чешутся — работать скорей!
На заводе был создан отдел технического обучения. План подготовки кадров стал таким же обязательным для выполнения, как выпуск дизелей. Кажется, весь заводской коллектив взялся повышать свою квалификацию: учились рабочие, старшие, сменные мастера, контролёры, сборщики и испытатели моторов. Моторостроение изучали секретари партийных организаций, комсомольские вожаки. В 1943 году приток новых рабочих почти на 50 процентов состоял из молодёжи, окончившей ремесленные училища и ФЗО,— это были так называемые ускоренные выпуски военного времени, ребята от 14 до 16 лет. Работать они старались, но сколько в них ещё проявлялось детства! В цехе 200, например, один из юнцов зацепил товарища за ремень крюком кран-балки, нажал кнопку на «груше», а сам удрал. «Воздухоплаватель» вопил истошно, хорошо ещё, что ремень на нём оказался крепким, только поэтому всё благополучно обошлось.
Эти ребята на дизельном заводе после окончания ремесленного училища проходили дополнительное обучение на краткосрочных курсах, где их знакомили с началами металловедения, типами станков, геометрией режущего инструмента, технологией и основами экономики участков.
Надо учесть, что внедрение потока в производстве танковых дизелей привело к изменению самого понятия «квалифицированный рабочий». Теперь квалифицированным считался только тот, кто владел всем оборудованием на своём участке, умел его настроить на определённый круг операций по инструкционным картам, знал основные методы составления технологии обработки любой детали. Уже меньше заводу нужен был станочник-универсал прежнего типа, квалификация которого основывалась не на специальных знаниях, а только на навыках, профессиональном опыте. И совсем не надобен стал при поточном производстве станочник-операционник.
Популярность на заводе завоёвывал принцип совмещения рабочих профессий, многостаночничество. Поскольку обучение в ремесленных училищах очень отставало от новых требований, завод вынужден был сам готовить себе кадры. Давалось это нелегко, процесс был трудоёмкий, рассчитанный не на один год. И в 1943-м производственникам часто ещё приходилось идти на компромисс — ставить на поточные линии недостаточно подготовленных станочников, доверять работу седьмого разряда, скажем, выпускнику ремесленного училища, едва заслужившему третий квалификационный разряд, что часто оказывалось ещё одной причиной роста бракованной продукции. Но причиной известной, с которой успешно боролись с помощью обучения кадров.
Едва ли не хуже создавалось положение, когда вдруг выявлялся брак неожиданный, о котором сигнал поступал прямо с передовой. Так однажды обнаружился дефект валиков привода топливного насоса дизеля, который на сравнительно коротких заводских испытаниях «поймать» не удалось. Где он дал о себе знать: на марше, в бою? Вообще, сведения о различных сбоях дизелей поступали через специальную группу заводских инспекторов, которые поддерживали связь с Ленинградским, Юго-Западным, Сталинградским фронтами. Такого рода информация могла прийти и с ремонтной базы, расположенной в Ростове-на-Дону, где для обслуживания Уральского добровольческого танкового корпуса содержались две мастерские на машинах,— их называли летучими. Так или иначе, о неприятностях с валиками привода насоса стало известно. Меры нужно было принимать срочные. В то время Уралмаш готовил к отправке на фронт два эшелона с танками... Прежде всего нужно было их задержать!
В помощь постоянным представителям на УЗТМ — работникам дизельного завода — моторостроители откомандировали молодого слесаря-сборщика А. Бузакова. Он рассказывал:
— Танки уже стояли на платформе, и экипажи сидели, когда я прямо на работающем моторе, при малых оборотах полировал валик шкуркой. На тех моторах, которые ещё находились в уралмашевских цехах, мы валики просто заменили. Помню, один танк назывался «Уральский золотоискатель» — сделан был, значит, на средства золотоискателей...
Настоящим злом для дизелистов был необъяснимо быстрый износ первой коренной шейки коленчатого вала. За несколько часов работы на стенде он срабатывался до двух десятых миллиметра. Что служило причиной? В конце концов виновник был обнаружен — загрязнённое масло. Мелкими механическими частичками валик истирался, как наждаком. Без кардинального конструкторского вмешательства ничего нельзя было с этим поделать, не требовать же от танкистов, чтобы они в походных условиях использовали только высококачественное масло, или, может быть, ещё и фильтровали его? Это нереально.
Но выход был найден, и очень оригинальный. Вместо непосредственной подачи на коренную шейку вала масло через центральный подвод, делающий петлю, стало подаваться сначала в полость первой шатунной шейки. Здесь, как на центрифуге, оно освобождалось от механических примесей и только потом, уже очищенное, попадало на первую коренную шейку коленвала. Правда, другие дефекты в дизеле, вызванные использованием загрязнённых масел, долго ещё изводили конструкторов и окончательно были устранены позднее, когда на серийных моторах стали применяться особые фильтры, идея которых тоже возникла в заводском КБ.
Конструкторы В. А. Венедиктов, В. А. Константинов, В. П. Григорьев, А. Г. Дойхон, Н. И. Федорец, Н. И. Попов устранили и такие массовые, лихорадившие производство дефекты, как выпадение сёдел клапанов, прорыв газов через прокладку газового стыка, малое давление масла в главной магистрали мотора...
В период с 1942 по 1945 годы в конструкцию дизель-мотора В-2 было внесено более полутора тысяч изменений, благодаря которым удалось улучшить его качество, упростить производство, заменить дорогостоящие и дефицитные материалы на более дешёвые. Эффективность новшеств проверяли на танковых полигонах, их обсуждали на совещаниях главных конструкторов, происходивших в Москве, в Челябинске, потом они утверждались наркоматом.
Двигатель для «тридцатьчетвёрки» постоянно совершенствовался, но танковая техника нуждалась и в мощном моторе, гораздо более 500 лошадиных сил, которые были пределом для В-2. Главный конструктор дизельного завода организовал экспериментальную мастерскую — всего на несколько станков — с небольшой лабораторией. Тимофей Петрович был одержим новыми идеями, в частности, созданием моноблочного двигателя. Его окружали преданные, увлечённые той же идеей единомышленники: В. Ф. Гречишников (впоследствии дважды Герой Социалистического Труда), В. А. Константинов, который после войны стал главным конструктором на «Русском дизеле», В. Т. Ломоносов, П. И. Косов. Это были все очень способные конструкторы, которым удалось создать по-настоящему хороший двигатель В-14. Работа была одобрена главным конструктором
Наркомата танковой промышленности Ж. Я. Котиным, он вообще поддерживал в инженерах дизельного завода склонность к экспериментированию... К сожалению, в условиях войны трудно было рассчитывать на освоение производства двигателя, в корне отличного от В-2. И В-14 остался «невостребованным шедевром» Чупахина, хотя сама идея моноблочного дизеля оказалась необычайно живучей и в дальнейшем пробила себе дорогу.
Уже почти три года длилась война. Ежедневно, ежечасно испытывала она на прочность не только фронт, но и тыл.
«В народе, что в туче, в грозу всё наружу выйдет»,— говорит пословица. Стоит сравнить: в первую мировую войну своекорыстие уральских капиталистов, получивших от царского правительства заказы на вооружение, привело к тому, что выпуск продукции не только не возрос, но даже снизился. В годы Великой Отечественной Советский Урал, взяв на себя основную работу по вооружению фронта, увеличил к концу 1943 года промышленное производство более чем втрое против 1940-го и давал до 40 процентов всей военной продукции страны Если в первый период после слияния эвакуированных предприятий дизельный завод наращивал выпуск продукции для фронта, руководствуясь лозунгом, продиктованным войной: «План любой ценой!», то в дальнейшем его коллектив смог противопоставить этому: «Не любой ценой, а за счёт организационного и технического совершенствования!» В 1944 году на заводе началось внедрение основ хозрасчёта. Новая высокопроизводительная техника заменила ручной труд. Завершалось создание поточных линий.
Опыт расстановки оборудования по ходу технологической обработки деталей всех убедил: да, поток — это порядок и верный путь к высокой производительности труда, снижению трудоёмкости изготовления дизеля. За все годы войны в цехах завода было организовано 22 поточных линии. Путь прохождения деталей во время обработки сократился на два с лишним километра, высвободилось более 100 рабочих, число многостаночников увеличилось до 300.
На линии головки и картера дизеля пришли уникальные многошпиндельные станки. По 60—80 свёрл разного диаметра и на любую глубину можно было установить на каждом, производительность труда сверловщиков выросла в 3—5 раз. Большую партию этих станков запустили самостоятельно, без наладчиков предприятия-поставщика, причём многие из них усовершенствовали. Занимались этим в основном заместитель главного механика Н. В. Решетихин, начальник КБ механизации М. И. Лиознянский, технический настройщик С. Н. Цыганков, начальник монтажного участка Е. Н. Русанов.
В сентябре 1944 года на заводе был объявлен смотр экономии всех резервов производства. Памятка смотра призывала рабочих подумать, подсчитать, как они могут сберечь «от сирены до сирены 660 минут». Каждые десять минут простоя, использованные рабочими для полезного труда, обеспечивали заводу 2500 рублей ежедневной экономии. Стоило бороться за эти минуты!
Экономили время и детали, материалы и электроэнергию, стали интересоваться, дорого или дёшево обходится предприятию дизель В-2. А почти три военных года разве кто задумывался над этим?
Особенного успеха в деле экономии добился участок мастера Н. Бушменкова, коллектив которого выступил с инициативой сокращения 12 рабочих. И сократил... Но сборку при этом продолжал снабжать деталями бесперебойно, ни разу не вышел из графика. Партком завода с помощью своих агитаторов организовал распространение опыта передового участка во всех цехах предприятия.
Работники отдела внешнего кооперирования завода не только оперативно обеспечивали производство необходимыми поставками, но заботились при этом и об экономической стороне дела. Экономия начиналась со складов... При выдаче в цехи инструмент, заготовки, материалы — всё тщательно пересчитывалось. Цехи в свою очередь скрупулёзно учитывали готовые детали, сданные на склад или отправленные на сборку. А детали шли десятками тысяч — важно было, чтобы ни одна не затерялась.
Дорого обходился и чрезвычайно осложнял работу завода отжиг штамповок коленвала и труб для гильзы блока на Уралмаше. Избавиться от этой кооперации помогли металлурги С. Ф. Юрьев, А. А. Клементьев, В. П. Ежов и другие. Отжиговая печь, которую они спроектировали и внедрили, экономила заводу в год в деньгах почти миллион рублей.
Но по-настоящему важным событием 1944 года стала появившаяся наконец у завода возможность частично отказаться от привозной топливной аппаратуры, которой с самого начала войны все дизельные предприятия снабжал Кировский завод (в Челябинске). Специально для доставки этой аппаратуры уральцы держали три самолёта. Груз всегда был сверхсрочным, создание заделов оказалось мечтой неосуществимой.
Тогда в Челябинске постоянным представителем отдела кооперации завода был Сергей Максимович Мохов. Все дни его проходили в заботах о том, как бы захватить и погрузить побольше дефицитных деталей, но ведь об этом же хлопотали и другие представители родственных предприятий. Иной раз Мохов получал только один комплект, к примеру, форсунок. Звонил на свой завод: «Может, подождать следующего дня, чтоб уж загрузить побольше?» Но, как правило, ему отвечали: «Нет, гони!»
Сергей Максимович Мохов вспоминает:
— У меня была в распоряжении машина-полуторка. Отправляю её с деталями в аэропорт, а там уже наш самолёт ждёт, и в Свердловске его тоже машина встречает... Однажды отправил форсунки Челябинским трактом, и случилось, застряла машина в пути — так заводской лётчик на бреющем полёте разыскивал её... Москва контролировала, сколько комплектов топливной аппаратуры отправили нам челябинцы и сколько, в соответствии с этим, должен дать моторов наш завод. На мне лежала ответственность — обеспечить сборку. Я знал, какую и когда подать ей деталь или узел. Хоть в лепёшку расшибись, а достать надо! Сейчас не верится, сейчас я бы даже сказал, что такая оперативность невозможна...
С пылу с жару поступали к моторам топливные форсунки. Но выпуск продукции на заводах всё увеличивался, и челябинцы за ним не успевали. Как нельзя более ко времени был сдан новый цех топливной аппаратуры на заводе, многие станки спроектировали и изготовили сами. Начались муки освоения сложнейшего высокоточного производства... Чуть ли не самое сложное в изготовлении дизеля — это распылители. Тончайшие отверстия в его корпусе выполняются уникальным инструментом, например, сверлом диаметром 0, 25 миллиметра! Таких в стране вообще не выпускали — Америка присылала.
«Да его надо с молитвой в руки брать», — говорили в цехе.
За опытом производства распылителей в Челябинск ездили лекальщик Д. С. Пимошенко и контролёр Е. С. Пескова. Но вначале новую продукцию делать не брались: реставрировали привезённые с ЧТЗ отработанные, горелые распылители. Их чистили, подновляли, ставили на мотор. Просто привыкали к кропотливой работе.
И привыкали долго — производство распылителей никак не налаживалось... Всё имелось — технология, чертежи, приспособления, а деталей не было. Считаясь с реальным положением дел, в трудоёмкость форсунок заложили 70 процентов невыхода — пустой работы! — и только 30 процентов годных. Такая пропорция сохранялась ещё и в послевоенные годы. Но всё-таки с пуском цеха топливной аппаратуры сборка уральских дизелей стала меньше зависеть от поставок с ЧТЗ.
Считалось, что делать топливную аппаратуру могут только высококвалифицированные рабочие, причём мужчины. Но уральский дизельный завод выручили орловские и воронежские девчата — вчерашние школьницы, их чуткие тонкие пальцы.
Пытались изготовлять распылители и мужчины — демобилизованные из армии по ранению. За станком они стоять не могли, вот и направили их на «сидячую» работу... Доводкой распылителя овладел только один — бывший рядовой В. Н. Хомич. Остальные так и не смогли.
Хомич же стал мастером и проработал на участке форсунок до самой пенсии — почти 30 лет. Вложил много труда в развитие этого сложного производства инженер Г. И. Сафронович.
В октябре 1944 года цех топливной аппаратуры впервые выполнил задание наркомата по выпуску форсунок.
На следующий год за счёт улучшения организации дела и технических усовершенствований удалось снизить трудоёмкость комплекта топливной аппаратуры на 14 часов. Они стали гораздо ритмичнее поступать на сборку.