"Куплю-продам": Толкучка на Шувакише и Центральный рынок Опции

[Павлов Г.П.]

В марте 2014 года я выкладывал фотографии старого птичьего рынка. Еще вот подобрал фото Шувакиша и Центрального рынка 80-х годов. При нынешнем размахе супер-гипермаркетов тогдашний уровень добывания может у неподготовленного жителя вызвать оторопь и даже ужас.

Толкучка, она же "Туча", на Шувакише была в 80-е годы настолько ярким явлением, что была известна далеко за пределами Свердловска, из Питера даже приезжали. А где же было купить-толкнуть джинсу, сигаретки из США, пластинки западных групп? Из-под полы, конечно - органы не дремали. Да много чего можно было приобрести.
Добирались сюда электричками и это - отдельная история. Брались электрички с боем и туда и обратно, тем более, что Туча функционировала только в выходные дни. Жаждущие висели гроздьями на подножках, благо что двери тогда автоматически не закрывались.Помню, как однажды весь обратный путь провисел на нижней ступеньке, а жена ступенькой выше...
Кстати, поначалу толкучка была за остановкой Южная. Было бы очень интересно посмотреть, вдруг кто-нибудь выложит фотографии в эту тему.

[ArtOleg]

Путеводитель по Екатеринбургу: Колхозный рынок



Когда в каком-нибудь документе требуется указать место рождения, рука на секунду зависает над бумагой, а мне нужна перезагрузка: «Свердловск или Екатеринбург? Свердловск или Екатеринбург»?

Сейчас я живу в Москве, а когда приезжаю на Урал, не узнаю родной город. Это как с переизданием советских конфет – упаковка та же, а вкус другой. В голове моей до сих пор живут улицы-призраки с давно снесенными домами – впрочем, нас, материалистов учили, что ничего в этом мире не исчезает бесследно. Интересно, на чьей даче сейчас кирпичи со снесенного «Пассажа» или Колхозного рынка, о котором я сегодня вспоминаю, по заданию редакции IMC.

Про Колхозный рынок вспоминать я имею полное право: жил в двух кварталах неподалеку, на улице Московской. Рядом – грозный «пятак», Ленина, 5, славный своими суровыми пацанами, напротив, на месте странной бандуры с не менее странным названием «Алатырь» были деревянные бараки. Учился я в школе №5, название существует, а того здания сталинской постройки уже нет. Школа, колхозный рынок и первый видеосалон «Эолис» составляли тот «золотой треугольник», в котором проходила моя юная жизнь.

Колхозный рынок был таинственной страной, местом, полным соблазнов.

Во-первых, на углу был киоск, торговавший календариками с изображениями мускулистых мужчин и пленявших подростковое сознание женщин: качок «Шварц» с повязкой на лбу и двуручным мечом – «Конан-варвар», он же с гранатометом на плечах и грязным лицом – «Коммандос». Был тут качок послабее – Сильвестр. Была девица с огромными молочными железами – Эльвира, та самая, которая повелительница тьмы.

Черно-белые качки стоили сорок копеек, качки в цвете – целый рубль.

Наш пятый «В» в то время решал важную для себя проблему: мы разделились на две большие группы и спорили: если Конан забьет стрелку со Сталлоне, то кто кого? (Я-то, конечно, знал, кто – у меня в комнате висел на стене перемазанный Арнольд!)

Итак, киоск, где оставлялись родительские деньги, дальше мы застревали в тире, с ним соседствовал павильон игровых автоматов. Он был наполнен звуками. Помните эти первые советские рингтоны, которые как будто гвозди вбивали в мозг молотком? «Калинка, калинка, малинка моя»– у автомата «Городки», «пук-пук-пук-пук, пшш» – шипит торпеда в автомате «Морской бой».

Рядом – будка ассирийца-сапожника. Почему-то по всей стране именно ассирийцы держали этот бизнес. Об этом факте, конечно, я узнал уже в зрелом возрасте, а тогда будка сапожника интересовала нас по другой причине: в конце концов, пятнадцать копеек на автоматы были не всегда, а здесь – бесплатное развлечение, крутиться рядом и ловить носом запах сапожного крема – почему-то он волновал наши молодые сердца.

Если денег не было, их можно было заработать тут же, на рынке. На углу была телефонная будка. Мы время от времени дежурили в ней: «Дяденька, у вас нет две копейки – позвонить? Тетенька, две копейки не дадите?». Иногда дяденьки и тетеньки попадались противные: деньги давали, но контролировали, чтобы ты сделал звонок. В то время телефонный номер был только у бабушки – она удивлялась таким звонкам, бывало, любимый внук названивал ей по пять раз в день.

Не помню, кто принес эту благую весть, но однажды мы узнали, что у цыган на рынке можно купить жвачку – «Дональд Дак» или «Турбо». Жвачка, хотя стоила дорого, опять тот же рубль, была выгодной инвестицией.

Во-первых, собственно, сама жвачка, которую можно было сжевать. Я, будучи человеком порядочным, не употребил свою первую жвачку в одиночку, а поделился с младшей сестрой, разделив аккуратно и осторожно, по линейке.

Во-вторых, вкладыш – детская валюта, их покупали, обменивали, на них играли, их воровали друг у друга.

В-третьих, жеваная резинка, уже лишенная своих вкусовых характеристик, тоже могла быть пущена в ход.

Правда, с цыганами надо было быть осторожным – они могли и «нахлобучить», продав под видом жвачки пластилин. Вообще, как каждое сказочное заповедное место, колхозный рынок тоже охраняли злобные чудовища – оттого поход на него превращался в настоящее приключение.

Цыгане. Мы для них были несерьезной добычей: они охотились на богатого лоха, который приходил на рынок продать свой заветный ваучер или, скажем, за «вареной джинсой», турецким кожаном – все это входило в заветный дресс-код достойного уральского пацана. Да, еще спортивные штаны с лампасами и кроссовки «абибас». Существовала вполне реальная опасность в виде группок бритоголовых пацанов, которые могли подвалить к тебе и начать допытываться, «с какого ты парень района?». Свои отпускали, ведь ты объяснял им, что «центровой» и знаешь какого-нибудь «Филю, Бека или Эдика с «пятака», а вот «залетные», откуда-нибудь с Уралмаша, могли и пощипать твои карманы.

Были, наконец, молодежные банды, которые занимались налетами на машины, которые парковали у рынка на Малышева. Несколько раз я видел, как они подлетали к какой-нибудь облюбованной тачке, выбивали «форточку» – боковое окошко на москвиче или жигулях и мигом обносили салон. Это было средь бела дня, и это были девяностые.

Все эти криминальные личности входили в систему – она незримо присутствовала, ощущалась на рынке. Временами кто-нибудь из дворовых пацанов гордился принадлежностью к ней и намеками давал понять, что «старшаки» привлекают его к «серьезным делам», козырял знакомством с Мишей Кучиным (его печальное лицо до сих пор смотрит на нас с надгробия на Широкореченском кладбище, а зажатые в руке ключи от иномарки напоминают о его трагической кончине в 1994 году, когда он был взорван в своей машине).

И одновременно со всем этим – величественное здание, похожее на древнеримский храм, стоявшее в центре Колхозного. Наблюдая сейчас современную архитектуру Екатеринбурга, кем-то метко названную «фужерной», скажу про то здание, что оно действительно было красивым. Да, вокруг были фарисеи, торговцы, но, в конце концов, это был не первый храм в мировой истории, окруженный подобным контингентом.

Жаль, что в новейшей истории это здание не передали какому-нибудь театру, институту, под что-то хорошее и благородное. Очень жаль.

Сейчас, когда я пишу эти строки, я вижу не цыган, не бандитов, не кожаные куртки. А только крупный снег, падающий с темного неба, и белую громаду Колхозного рынка. В этом воспоминании почти нет людей – рынок безлюден. Это тридцать первое декабря тысяча девятьсот восемьдесят какого-то года. Новый год, на который мы не успели купить елку. Вечно уставший отец, вернувшийся с ночного дежурства в больнице, садится на руль своего «Запорожца». И мы едем с ним в ночь, колесим по улицам ныне не существующего города. Последний торговец на елочном базаре загружает свой товар в легковушку, но мы с отцом все-таки успеваем купить елку. Вот оно – детское счастье, запах хвои и Нового года, колючее дерево в салоне «Запорожца», к которому так приятно прикасаться щекой. Спасибо за елку, Колхозный рынок.

Наверное, вы понимаете, что поэтому я совсем не благодарен тем оборотистым людям, которые снесли мой рынок, снесли много чего, чтобы построить там что-то, до чего мне совсем нет никакого дела. Слава богу, все участки под застройку в моей памяти принадлежат только мне – их нельзя получить ни через откаты, ни через родство с каким-нибудь чиновником. В моей голове – город Свердловск, в моей голове – улицы-призраки...

Источник

[SGL]

"а зажатые в руке ключи от иномарки напоминают о его трагической кончине в 1994 году, когда он был взорван в своей машине)."
Его расстреляли из проезжающей мимо машины возле собственного дома на Волгоградской.