Горный университет, Прошлое и настоящее. Опции

[ArtOleg]

Заинтересовала меня информация - существовали ли церковь в главном корпусе Горного университета на Куйбышева (бывшая Алексеевская вторая женская гимназия). В Своде памятников Свердловской области (Екатеринбург 1 том) лаконично сказано, мол была, и подробно описывают архитектурное убранство экстерьера (стр. 247). То, что во втором здании на Университетском переулке была Екатерининская домовая церковь это известно, а вот про вторую церковь на Хохрякова-Куйбышева информация крайне скудная. В книге «Свод памятников…» говорится, что церковь была, приводятся фотографии восточной части, якобы алтарной, но вот у меня почему-то сомнения, а не ошибка ли это? Может это был какой-нибудь зал или аудитории? Нет информации в честь кого была церковь, ни когда освящена, были ли купола – в общем нет ничего. Кто что думает на этот счет?


Административное здание


Учебный корпус


Храмовая часть

Ссылка - фото и описание объекта

[ArtOleg]

ТРЕВОЖНОЕ ЛЕТО 1950 ГОДА
В.В. Марченко

Весной 1950 года я отпраздновал в кругу студенческих друзей свое двадцатилетие. В мае мы сдавали экзамены, а затем нам предстояла поездка на сборы в военные лагеря. Теоретический курс строительства мостов, а затем их подрыва, минирование и разминирование, строительство укрепленных сооружений и прочие премудрости саперно-инженерных дел нам преподавали на военной кафедре нашего горного института. Теперь предстояло все это дополнить практическими делами.

Построение колонны для движения на вокзал было назначено на 16.00, а днем по радио объявили, что американские империалисты и их южно-корейские сообщники напали на Северную Корею (Корейскую Демократическую Республику — КНДР) и вклинились на ее территорию на несколько километров, а их авиация бомбила мирные города. Помню, у нас в то время учился студент из КНДР Пак-Чан-О, он очень переживал за своих близких. С невеселыми мыслями и мы собирались реализовывать на практике наши военные знания в Шадринских военных лагерях.

Наш друг, студент 3-го курса горного факультета Валентин Жук сообщил неприятную новость: он где-то слышал, что в связи с военной обстановкой нас могут мобилизовать в армию, так что и института, может быть, мы больше не увидим.

«Это почему же?» в один голос спросили мы со своим другом Женькой Комаровым (мы и учились с ним в одной группе, и дома наши в Нижнем Тагиле были на соседних улицах).

«Д-да-а п-поттому, ч-что п-прямо и-из эт-тих л-лагерей нап-правят н-нас в в-воен-нные у-училищ-ща, а п-потом п-прямо в-в К-Корею» (Валентин слегка заикался).

Следует сказать, что мы с Женькой, в общем-то, поверили в такой возможный поворот в наших судьбах. Время было такое.

«Чтож делать будем?»

«А ч-что д-делать, — продолжил Валентин, п-пойд-дем в «Д-дом К-колхоз-зник-ка» и в-выпьем нап-последок в д-дор-рогу и з-зак-кусим».

«Погоди, а как же наше построение и колонна на вокзал?»

«Н-ну т-так ч-чтож. С-сяд-дем т-там у ок-кна и к-как ув-видим, что он-ни ид-дут, т-так и п-прист-троимся»


Свердловск, угол ул. Малышева и 8-го марта. Дом Контор и Банк. Левее на ул. 8-го марта «Дом Колхозника»; вверх по ул. Малышева общежитие Института, где жили Вера и Надя. Снимок 1950 г. Кликально.

Железная логика Валентина вполне нас убедила, и мы пошли в самый ближний от института буфет в гостинице «Дом крестьянина», которая располагалась по улице 8-го Марта, недалеко от нашего общежития. В буфете мы заняли столик у окна, заказали водочки, котлеты по-крестьянски и капусту-провансаль. Вначале разговор наш был невеселым, но постепенно горячительный напиток успокоил наши души: «Чему быть, — того не миновать!» Тут еще подошли несколько наших старшекурсников, тоже желающих, видимо, развеять свои тревожные предчувствия. Им-то было еще хуже: их вообще могли запросто мобилизовать в армию, им оставалось только эти военные лагеря пройти, и им присваивались звания лейтенантов инженерных войск. Так мы просидели около часа и увидели проходящую мимо колонну наших студентов. Пока мы рассчитывались с официантом, колонна ушла довольно далеко. Наши более опытные коллеги — старшекурсники успокоили: «Чего зря волнуетесь? Сядем на трамвай — только и всего, даже раньше колонны на вокзале будем. Ничего себе удовольствие, через весь город топать». Следуя этой мудрой мысли, мы закончили наш обед, дошли до остановки «Улица Малышева» и сели на трамвай. Однако, по пути мы нигде не видели нашей колонны. На вокзале не на шутку испугались: «А вдруг они уже уехали?» Но опасения оказались напрасными. Подъехали еще студенты и сообщили, что колонна еще только у Дворца пионеров идет, и тут же предложили добавить пивка. Мы от угощения не отказались и в дружеской беседе обсуждали последние известия с корейской войны. А по радио уже передали новое сообщение, что, все атаки агрессоров отбиты и северокорейские войска при поддержке танков и авиации не только освободили свою территорию от вероломных захватчиков, но и продолжили боевые действия на территории врага. Старшекурсники, услышав это сообщение, повеселели и добавили на радостях еще. В жаркой дискуссии «Когда эта война закончится» мы не только не заметили, когда пришла на вокзал наша колонна, но и вообще чуть не прослушали посадку на наш поезд. Бегом выбежали на платформу, и не тебе: прямо лицом к лицу встретились с начальником военной кафедры института грозным полковником Развадовским.

«Смирно!»

Мы остановились, заморгали глазами, а старшекурсники, увидев, что мы попались, немедленно все куда-то исчезли.

«Вы что, воинский устав забыли? Так я его вам в воинских лагерях напомню!»

Женька Комаров и я вытянулись в струнку, а Валентин, будь он неладен, будучи чересчур навеселе, ответил полковнику:

«П-пож-жалуйста!»

«Вы чего? Издеваться надо мной надумали! Да я вас всех под военный трибунал отдам!»

Весь хмель мигом вылетел из моей головы, да и у Женьки Комарова был бледный вид.

«П-пож-жалуйста».

Что тут было: у меня аж мурашки по коже: «вот тебе и лагеря, вот тебе и учеба, вот тебе и мобилизация».

«Какой ваш вагон?»

Мы молчим, а Валентин, улыбаясь и глядя на полковника своими ясными голубыми глазами, как у бравого солдата Швейка отвечает за всех нас:

«Н-не з-знаю».

Тут к полковнику подошел его заместитель по военной кафедре подполковник Эйбер и сообщил, что эшелон готов к отправке.

«Взять эту троицу на заметку! По приезде на место доложить мне. Марш в вагон!»

Только мы успели вскочить на ступеньки вагона, как паровоз дал гудок, поезд тронулся и повез нас в неведомую даль, с непонятной нашей дальнейшей судьбой.

Рано утром на другой день наш поезд прибыл на станцию Шадринск, построили нас в колонну, мы прошли город и углубились в красивый сосновый бор. Вековые сосны окружали нас со всех сторон. Широкая песчанистая дорога уходила вглубь леса. Часа через два увидели палаточный лагерь, были здесь и землянки.

Первым делом пригнали нас к реке, купаться, затем выдали галифе, гимнастерки, сапоги и пилотки. Затем построили, разбили на роты, взводы и отделения. Поскольку я в институте был старостой группы, мне присвоили звание младшего сержанта и выдали погоны с двумя лычками. И еще одно преимущество: когда выдавали оружие, то я получил автомат: пистолет-пулемет Шпагина (ППШ) с круглым диском, а остальные ребята из отделения — винтовки, а Толе Евстигнееву достался ручной пулемет Дегтярева.

Я и мои друзья Женя и Валя ходили, как говорится «тише воды, ниже травы»: мы ожидали неминуемой кары, когда нас вызовут к полковнику, а то еще и сразу в военный трибунал. Время было суровое, власть — строгая, да еще и эта война в Корее. Не знаю уж почему, но судьба хранила нас. Как-то однажды вечером приехал военный автомобиль ГАЗ («Козлик») и полковник срочно уехал. Не было его целых две недели. После мы узнали, что в это время в Уральском военном округе маршал Жуков проводил военные маневры (он жил тогда в Свердловске, командовал УралВО).



Наши военные будни продолжались: подъем, зарядка, завтрак, построение, боевые занятия. Строили переправы, потом ночью взрывали их, устанавливали противотанковые завалы в лесу подрывом деревьев, строили блиндажи, укрытия для артиллерии, капониры для танков, минировали, а затем разминировали местность, ночные марш-броски, строевая подготовка, да все и не перечислить. В общем, гоняли нас совершенно нещадно. На память об этих днях остались воспоминания, да фотокарточка нашей дружной троицы в военной форме.

Питание было не так уж чтобы очень и некоторые из нас по ночам, несмотря на запрет, строгую охрану и колючую проволоку, пробирались на соседние колхозные поля (километрах в трех от лагеря) и кое каких овощей приносили в палатку.

Однажды ночью нас подняли по тревоге и объявили приказ примерно такого содержания: «В 25 километрах выброшен вражеский парашютный десант. Наша задача через три часа выйти на рубеж реки, форсировать ее, занять плацдарм на южном берегу и отбить атаки противника. Обеспечить тишину и внезапность». Бегом бежали эти километры по лесу с полным снаряжением. Подбегаем к реке: команда нашему взводу «Найти брод!» Комвзвода приказывает нашему отделению отыскать брод. «Ребята, спрашиваю, кто пойдет?» Вызвался Федя Боровков. В полной тишине спустился к реке сначала пошел, потом поплыл и вдруг как закричит: «Помогите! Кто-то за ногу схватил!» Бросились к нему на помощь наш спортсмен Женя Комаров, Коля Кабин; во-время подоспели: барахтался Федя на одном месте и никуда отплыть не может. Поднырнули под него, видят, он в сетях запутался, освободили, отыскали брод. Так и форсировали эту реку. Были и еще всякие случаи, веселые и не очень.

Вот, наконец, прошел срок, закончилась наша военная практика, мы сдали оружие и построившись в колонну пошли к станции Шадринск. Так все прошло без особых происшествий, и мы благополучно вернулись в Свердловск. О нашем случае нарушения воинской дисциплины при отъезде в лагеря никто нам ничего, к нашей радости, не напоминал.

Через пару дней, получив аванс в Уральском геологическом управлении, мы выехали на буровую практику в Казахстан, на станцию Кушмурун (это примерно на половине пути Магнитогорск-Караганда), далее километров 20 нас везли на грузовике в поселок геологов Убаган,

на разведку буроугольного месторождения. Впервые я увидел бескрайнюю казахстанскую степь, серебристые волны ковыля, степные миражи, пробовал кумыс и айран — кислое кобылье молоко.

Работали мы вначале младшими буровыми рабочими на буровых вышках в три смены, некоторые добились своей работой повышения -

старшего бурового рабочего, а наиболее способные и сильные, даже сменными буровыми мастерами работали. Жили в десятиместных палатках. Питание — хлеб, консервы, кумыс, иногда овощи привозили на машине из Кушмуруна. Очень точно описал эту степь наш однокашник студент-практикант Альберт Пьянков:

«Запомним мы палатки все в пыли, да в пыли,

Кочующие ветры Казахстана,

Засохшие от зноя ковыли, ой ли,

И привкус кисловатого айрана».

Мы пели эту песню под гитару на мотив «В нашу гавань заходили корабли».

Однажды утром мы проснулись под какие-то крики, ругань, даже выстрелы. Выглянули из палатки, там бегают люди, шумят, дерутся, осаждают барак-контору геологоразведочной партии, и громко зовут начальника. Оказалось, что в Кушмуруне началась большая драка, даже резня.


Кликльно

30 сентября в день железнодорожника, зарезали рабочего-слесаря из паровозного депо, за него заступились русские, и вот уже второй день в Кушмуруне идет целая война между русскими, украинцами и казахами, с одной стороны, и чеченцами и ингушами — с другой. Что было странно, так это то, что на стороне русских были и казахи – мусульмане. Чеченцы, которые работали в Убаганской партии требовали у начальника дать им автотранспорт, чтобы поехать на помощь своим в Кушмурун, а он им отказывал. Все-таки они каким-то образом уехали. Не были мы в это время в Кушмуруне и не видели, что там творилось, но очевидцы потом рассказывали, что резня была ужасная. На третий день туда прибыли солдаты, целый полк, все оцепили и кое-как утихомирили всю эту кутерьму. В это время один наш студент-практикант Володя Абатуров заболел дизентерией, видимо, воды плохой напился, мы повезли его в районную больницу в поселок Кушмурун. Больница — 2 барака и площадка вокруг них огорожена невысоким заборчиком. Так вот привезли мы Володю, а класть его некуда: не то что в больнице, даже вокруг нее в садике лежали матрацы, а на них раненые в этом «сражении» русские и казахи, а пострадавших чеченцев в какую-то школу положили и поставили охрану.

Наконец и эта наша практика подошла к концу. Получили мы расчет, довольно большие деньги (работали более трех месяцев) да еще к основной зарплате, зависящей от выработки сменных норм, нам доплачивали полевые 60 % и безводные 30 %. Так что мы считали себя миллионерами. С этих денег я купил мотоцикл «ИЖ-49 да еще дома родителям денег дал.


Купил мотоцикл ИЖ-49.

Вот мы и снова в институте, начались лекции, лабораторные работы, курсовые проекты и тому подобные студенческие будни. Обо всех наших летних приключениях я уже и позабыл. И вот, недели через две, вызывают меня в деканат: «Марченко, зайди в главный корпус института, там в комнате N 107 тебя ждут». «Кто это, думаю, обо мне там соскучился? Может быть, какое-нибудь общественное поручение как старосте группы?»

Прихожу в главный корпус, нашел комнату 107, она рядом с лестницей у входа слева. Стучусь.

«Войдите!»

Вхожу, небольшая комната, стол, два стула, большой сейф. За столом сидит крепкий мужчина средних лет, с иссиня черными гладко причесанными волосами. Перед ним на столе какие-то бумаги.

«Марченко?»

«Да»

«Рассказывай!»

Екнуло у меня сердце — «Вот она, расплата, не иначе как под трибунал. Ну, соображаю про себя, буду отказываться от всего, ничего, мол, не помню».

«Чего Вам рассказывать?»

«Не придуривайся, все по-порядку»

«О буровой практике в Казахстане, что-ли?»

«Какую еще буровую практику! Рассказывай, что ты наделал в военных лагерях!»

Ноги у меня сделались соломенными. «Ничего я там не наделал»

«Ты еще и отпираться будешь? Не надейся, нам все известно.»

«Говорю Вам, что ничего особенного я в лагерях не наделал, был командиром отделения».

«Перестань мне голову морочить. Ты еще будешь утверждать, что пистолет у оперативного сотрудника не отнимал и человека в ногу не ранил?»

Тут уж у меня в глазах потемнело, и голова закружилась.

«Что Вы такое говорите, ничего подобного я не делал и знать не знаю, в чем Вы меня обвиняете»

«Тебе, что: очную ставку устроить?»

«Устраивайте, никакой пистолет я не отбирал и ни в кого не стрелял».

Тут он на меня закричал, что-то о контрреволюции и недобитках послевоенных, я уже ничего вообще не понимал, но твердо стоял на своем.

Он поглядел на бумаги, что лежали перед ним на столе, и спросил:

«Марченко?»

«Да, Марченко»

«Учебная группа горная электромеханика ГЭМ-46?»

«Нет»

«Как нет? А какая группа?»

«Техника разведки ТР-48″

«Год рождения?»

«1930-й»

«Откуда приехал учиться?»

«Из Нижнего Тагила»

Тут он открыл сейф, порылся в бумагах, достал какую-то папку, посмотрел в нее и спросил: «Вячеслав?»

«Да, Вячеслав Марченко»

«Значит ты не Владимир Марченко 1926 года рождения?»

«Нет»

«Ну, ладно, иди и никому ничего ни слова о нашем разговоре.

«Понятно» ответил я с огромным облегчением. Как буд-то гора каменная с плеч свалилась и я, ощущавший себя уже под военным трибуналом в тюрьме, вышел, шатаясь от счастья из этой комнаты, чтоб ее больше век не видать.

Что же произошло тогда в Шадринске на самом деле?

После нас в лагерях была еще одна смена, в ней были, в основном старшекурсники и среди них бывшие солдаты-фронтовики, успевшие провоевать год — полтора и демобилизованные для поступления в институт. Среди них был и мой однофамилец Владимир Марченко, о котором я даже и не слышал: немудрено, факультеты разные да в институте-то училось тысячи полторы студентов. После завершения лагерных сборов их колонна тоже шла на станцию Щадринск, и среди них был один офицер из лагеря, который провожал свою жену в Свердловск. Он попросил Володю купить ей билет. На вокзале студенты заняли очередь в кассу и никого не пропускали без очереди. Подходит один гражданин в штатском, расталкивает очередь: «Посторонись!»

Володя ему спокойно говорит: «Дядя, отойди от кассы, встань в очередь». Гражданин в штатском буркнул ему чего-то в ответ и продолжал расталкивать очередь. Володя еще раз призвал настырного гражданина к порядку, но тот в ответ лишь обругал Володю. Тут наш студент, бывший фронтовик не выдержал: схватил гражданина за плечи и вытолкнул из очереди, а гражданин заорал:

«Ах ты, сволочь!» На сотрудника органов руку поднять посмел?» С этими словами выхватывает из кармана пистолет «ТТ» и направляет его прямо на Володю: «Руки за спину, гад!»

Володя стремительным ударом вышиб пистолет из рук этого сотрудника, при этом раздался выстрел и в очереди кто-то закричал: «Ой, поранили!» И сотрудник этот завыл, ему руку Володя нечаянно вывихнул. Вот такая история там приключилась.

Мрачный человек из комнаты 107 вызывал и Володю к себе. Был у них серьезный разговор. Но ничего Володе не было, то-ли свидетели показали, как дело обстояло на самом деле, то-ли за него кто заступился, как за бывшего фронтовика, не знаю. Известно, что он впоследствии защитил диплом и работал горным инженером электромехаником на одном уральском руднике.

половины XX-го века в моей жизни больше не происходило.

Война в Корее продолжалась. Вначале северокорейские войска дошли почти до самой южной части Южной Кореи, там оставался лишь плацдарм процентов 10 от всей её территории. Крепко там досталось американцам и всем их союзникам. Затем американцы высадили десант с моря и почти окружили северокорейские войска и пошли на север вплоть до границы с Китаем. Тут в войну вступили китайские «добровольцы» и погнали американцев до прежней границы на 38-й параллели. Война продолжалась вплоть до 1953 года.

Нас, к счастью, в армию не мобилизовали, позволили окончить институт, т.к. потребность в горных инженерах и геологах была велика.

Дома еще меня ждало несчастье — пока я работал на буровой практике в Казахстане, в Тагиле скончалась моя бабушка Марфа, добрейшей души ласковый человек, очень всех нас, своих внуков любившая. После для нашей семьи началась трудная полоса жизни: через два года умер папа, а еще через два и дедушка Федор.

Так закончилось для меня это лето 1950 года, которое в своей памяти я обозначил как «тревожное».

Источник