Горный университет, Прошлое и настоящее. Опции

[ArtOleg]

Заинтересовала меня информация - существовали ли церковь в главном корпусе Горного университета на Куйбышева (бывшая Алексеевская вторая женская гимназия). В Своде памятников Свердловской области (Екатеринбург 1 том) лаконично сказано, мол была, и подробно описывают архитектурное убранство экстерьера (стр. 247). То, что во втором здании на Университетском переулке была Екатерининская домовая церковь это известно, а вот про вторую церковь на Хохрякова-Куйбышева информация крайне скудная. В книге «Свод памятников…» говорится, что церковь была, приводятся фотографии восточной части, якобы алтарной, но вот у меня почему-то сомнения, а не ошибка ли это? Может это был какой-нибудь зал или аудитории? Нет информации в честь кого была церковь, ни когда освящена, были ли купола – в общем нет ничего. Кто что думает на этот счет?


Административное здание


Учебный корпус


Храмовая часть

Ссылка - фото и описание объекта

[ArtOleg]

Учеба в Горном. Мемуары В.В. Марченко
Марченко Вячеслав Васильевич
Доктор геолого-минералогич. наук, академик РАЕН

1.5. ИНСТИТУТ
СТУДЕНТ (начальные курсы 1948-1950 гг.)

Весной 1948 года я сдал в школе экзамены за 10-й класс и получил Аттестат зрелости. Все оценки в нем были «5″, кроме русского языка, по которому стояло «4″. Серебряную медаль мне не дали, т.к. по русскому обязательно нужна была только «5″. Такая требовательность обосновывалась, видимо, тем, что государство наше недавно победило в Великой Отечественной войне практически всю Европу; язык наш «великий и могучий» и знать его нужно очень хорошо. Помню, что еще в 9-м классе зачитали нам приказ по Министерству народного образования, в котором критиковалась практика изучения русского языка, особенно при написании сочинений. В приказе приводились примеры из сочинений школьников, которые запомнились до сих пор: «Онегин был светский человек и мочился духами», «Дубровский и Маша Троекурова имели сношения через дупло старого дуба», «Чичиков уехал в карете с поднятым задом» и др. После этого приказа мы даже в 10-м классе повторяли русский и литературу. Кстати, в это время вышла работа И.В.Сталина «Марксизм и вопросы языкознания».



Между прочим, мне кажется, что такое отношение к своему родному языку заслуживает всяческой поддержки и является правильным. Вот сейчас слушаешь, как депутаты речи произносят, и удивляешься их безграмотности. Да что депутаты, сами дикторы и корреспонденты иногда такое загнут — страшно за наш язык становится. Ведь ввели вот французы закон о том, что нужно правильно говорить по-французски, вывески на иностранных языках отовсюду сняли и все довольны. Французский язык такой изящный и звучный, что невестка Лена взялась его изучать.
Таким образом, мне пришлось при поступлении в институт сдавать все приемные экзамены, в том числе и писать сочинение. Однажды я уже имел печальный случай сдачи вступительных экзаменов в Нижне-Тагильский строительный техникум за моего друга Бориса Артемёнка. Последствия этого события моей жизни описаны в рассказе «Дамский револьвер».
По настойчивому совету моего деда, потомственного уральского старателя Федора Евгеньевича Козина, я решил поступать в Свердловский горный институт. Первые основы горного дела и полевой минералогии я, в свое время, осваивал как раз с его помощью. Во время войны каждое лето мы промывали с ним старые старательские отвалы в тайге и за день очень тяжелого труда намывали по полграмма и даже иногда по грамму золота. Его тогда принимали от всех и давали за него специальные талоны: «боны», на которые в особых магазинах «Торгсинах» можно было купить муку, сахар, крупу и др. Вот так и продержалась наша семья в войну, когда папа был на фронте и пришел в 1942 году раненым инвалидом.
Поступление в Горный институт было обусловлено еще и тем, что там была самая высокая стипендия, на 1-м курсе 395 рублей с прибавкой за каждый курс по 100 рублей. Кроме того, студентам полагалась форма: черная куртка с позолоченными контрпогонами, брюки с синим кантом, шинель и фуражка (один котрпогон сохранился у меня до сих пор). Для молодого человека это много значило.
Я посоветовался с родителями, и они поддержали моё желание в выборе специальности. Ведь для них высшее образование у человека тоже значило очень многое. В то время людей с высшим образованием понимали так же, как, наверное, теперь ценят диплом доктора наук. И вообще человека с высшим образованием можно было встретить редко, а среди наших родственников и знакомых был только один инженер В.И.Стось. Так что все приветствовали моё поступление в институт, даже если бы я и выбрал другую специальность.
Правда, было ещё у меня желание поступить в Высшее военно-морское училище в Одессе, но как-то эта мечта отошла на второй план, а потом и вовсе исчезла. Теперь, по прошествии более 60-лет, я считаю, что сделал в то время правильный выбор на всю свою жизнь.



Итак, я в Свердловске. С волнением захожу в главный корпус института, узнаю, где находится приемная комиссия, и пишу заявление. Меня допустили к приемным экзаменам, дали направление в общежитие, ознакомили с расписанием консультаций и экзаменов. Конкурс был что-то человека 2 на одно место, т.к. поступало много демобилизованных фронтовиков, которые шли вне конкурса.
Идем вместе с Женей Комаровым (мы вместе заявления подали) в общежитие. Оно оказалось совсем недалеко — во 2-м учебном корпусе института. Комендант поселил нас в спортзале. Заходим туда: стоят 4 ряда кроватей, по 10 в ряду, многие места уже заняты ранее приехавшими абитуриентами. Мы выбрали себе места рядом и стали знакомиться с коллегами: Славой Голиковым, Володей Ивлиевым, Геной Возжениковым, Андреем Овчинниковым, Василием Овчинниковым, Колей Кабиным, Федей Боровковым, Виктором Бутовым, Антоном Степановым, Валей Осколковым, Сашей Лудининым, Володей Кондратьевым, Гришей Филипповым, Володей Прозиным, Толей Киреевым, Аликом Рубцовым, Колей Скутиным и многими другими.
Среди поступавших в институт девчат было немного. Особенно запомнились нам тогда две сестры-близнецы: Вера и Надя Калеговы из Сосьвы, что на Северном Урале. Одеты они были очень скромно и аккуратно. Я как-то сразу обратил внимание на Веру: красивое лицо с большими голубыми глазами, русая коса, уложенная на голове подобно короне, спокойное достоинство, выделяли ее среди всех. Позже мы узнали, что обе сестры были сиротами: отец погиб в войну, а мама умерла еще до войны.



После окончания института мы с Верой поженились и поехали вместе на работу в Казахстан.
Итак, все мы готовились сдавать экзамены: посещаем консультации, занимаемся в библиотеке, советуемся друг с другом. Вопросы в экзаменационных билетах тогда не печатались, и мы усиленно готовились.
И вот — первый экзамен: сочинение по литературе с оценкой и русского языка. Не помню уж, какая была тема, но я довольно волновался и переживал, однако уложился в срок и даже проверил несколько раз свое творение. Через день с замиранием сердца идем смотреть свои оценки. Гора каменная с плеч свалилась: «Марченко В.В. «4″. Как-то сразу уверенней себя чувствовать стал. Некоторые абитуриенты «срезались» уже на первом экзамене, но среди моих знакомых таких не было.
Все последующие экзамены я сдал на «пятерки». Наконец, приглашают в приемную комиссию геофака. Председателем комиссии был профессор Дмитрий Сергеевич Штейнберг. На факультете в то время было три специальности: «РМ» геология, поискам и разведка месторождений (мы называли это «разведка молотком»), «РФ» — геофизические методы разведки («разведка физикой») и «ТР» — техника разведки («разведка техникой», те, бурением).
Дмитрий Сергеевич запомнился мне как очень душевный и интеллигентный человек. Потом я с интересом слушал его лекции по петрографии; крупнейший специалист по магматическим горным породам.



Я подавал заявление на первую специальность. Дмитрий Сергеевич сказал мне, что я успешно выдержал все экзамены и зачислен в институт. Но дело в том, что для студентов «РМ» в общежитии мест нет и, предложил мне перейти в группу «ТР». Я был весьма рад, что поступил, да еще со стипендией и быстро согласился. Через некоторое время всех вновь зачисленных студентов распределили в учебные группы. Я попал в группу ТР-48-1, а сестры Калеговы — в группу РМ-48-2. Нас ознакомили с расписанием занятий, выдали студенческие билеты и зачетные книжки. Меня выбрали старостой группы. Не знаю уж почему, но я и в школе всегда был старостой класса и в институте 5 лет тоже.
Так началась новая, студенческая жизнь. Вначале все было непривычно: лекции по 2 часа, занятия в 3-х различных зданиях, семинарские занятия, самостоятельная работа в библиотеке и др. Хотелось поближе познакомиться с городом, побывать в театрах, музеях. Но все понимали: » 1-й семестр продержишься — будешь студентом!» И мы старались изо всех сил. Занимались часто и по ночам. Помню такой случай: сидит группа студентов в нашем общежитии — спортзале часа в 2 ночи и никак не может решить какую-то задачу по высшей математике. В зале — свет и шум, кое -кто заснуть не может. Вот с койки поднялся Володя Козырин: «Ну, что вы тут шумите? Чего там у вас?»
Подошел к столу, посмотрел и решил задачу за 3-4 минуты и снова лег спать. Мы были поражены его способностями. Ему бы не геологом надо быть, а математиком. Мы не знали в то время, что его брат, фронтовик, инвалид, преподавал в нашем институте электроразведку.
Впрочем, были и другие примеры. Вспоминаю, как на одном из семинаров по математике, который вел П.П.Макаров, мы изучали интегрирование. Петр Петрович спрашивает: «Ну, вот, например, как можно быстро подсчитать, сколько семечек поместится в мою шапку?» Все задумались, а Борис Григоркин подумав, ответил: «Да, пожалуй, стаканов пять войдет». Громкий хохот в аудитории, и Борис сам смеялся тоже.



Геодезию преподавал нам И.А. Блашкевич. Геодезия наука точная, требует аккуратности и тщательного отношения. Иван Андреевич и старался привить нам эти качества, учил, как нужно писать конспект лекций, отмечать важные особенности и детали. Эта аккуратность во многом помогла мне на практиках, да и на производстве — тоже. Лекции Иван Андреевич читал просто, доступно и понятно.
С большим интересом слушали мы лекции по физике Ивана Кирилловича Овчинникова. Он так умело сочетал теорию с точными и интересными опытами, что все становилось понятным. Однажды он продемонстрировал нам действие фотоэлемента; мы поразились, что стрелка гальванометра отреагировала на тепло руки метров за 20. В то время такая чувствительность датчика казалась нам очень высокой. В другой раз он предложил нам рассчитать количество электронов от лампочки карманного фонарика, которое поступит на фотоэлемент, расположенный на расстоянии в 10 километров от источника света.
Внешне Иван Кириллович выглядел строго, но к студентам относился всегда терпеливо и ровно.
Довольно много времени в учебном процессе уделялось общественным дисциплинам и политическим курсам: «Истории КПСС», «Основам марксизма-ленинизма», «Политической экономии». Нам казалось, что на эти предметы дается довольно много часов, но что-либо возразить против этого нам и в голову не приходило. И не потому, что боялись, мы как-то принимали все это как нечто обычное. Да и комсомольская работа была основательной. Веру Калегову студенты выбрали в бюро ВЛКСМ геофака, а на втором курсе — она была уже членом бюро комсомола института. Комсомольцы частенько ходили на воскресники, прогульщиков, выпускали очень интересные стенгазеты.



Следует сказать, что чувство коллективизма всячески поощрялось и поддерживалось. Ведь в геологии, как и в разведке, без взаимовыручки просто не выжить. Вот это чувство «локтя товарища» сохраняется у многих из нас до сих пор.
Иностранный язык (английский) преподавала Н.А.Козлова. Стройная, даже хрупкая, красивая женщина с такой любовью относилась к своему предмету, что даже переживала, когда какой нибудь студент не мог правильно произвести звук «th». До сих пор помню, как она учила четко произносить звуки «t» и «d» особенно в конце слова. Мы запоминали слова, учили грамматику, а также сдавали с переводом «тысячи» слов текста из журналов «The world petroleum» и «The oil weekly». Мне как-то легко давался английский язык, хотя в школе я изучал немецкий. Когда по прошествии трех лет после окончания института я поступал в заочную аспирантуру, экзамен по английскому я сдал на «5″.
Лекции по минералогии читал Г.Н.Вертушков. Всегда улыбающийся, доброжелательный и вежливый со всеми. Не помнится ни одного случая неуважительного или, тем более, грубого отношения к студентам со стороны преподавателей или вообще сотрудников института.
Г.Н.Вертушков так увлеченно знакомил нас с предметом, восхищался красотой минералов, строгой формой кристаллов.
Он самым достойным образом продолжил курс минералогии, который читал здесь его великий предшественник профессор К.К.Матвеев. Мы еще застали Константина Константиновича в его бытность на этой кафедре. Это был довольно пожилой человек, высокий, с умным взглядом, седой шевелюрой и красивым лицом, обрамленным усами и небольшой бородой как у А.П.Карпинского и В.И.Вернадского. Мы в то время даже и не знали, что он был первым ректором; каких трудов стоило ему сохранить наш институт в тяжелые годы гражданской войны. Благодаря его энергии был налажен учебный процесс, организовано исследование минералогии Урала, создано камнерезное дело, пополнены коллекции нашего музея. Все мы с большим энтузиазмом изучали минералогию. Я уже тогда начал собирать различные минералы. До сих пор я увлечен этим делом, собрал неплохую коллекцию. Когда смотришь на эти образцы, вспоминаешь геологические экспедиции, места, где бывал, своих товарищей и коллег.
Таким же интеллигентным профессором, как К.К.Матвеев, был незабвеннейший Модест Онисимович Клер. Счастье даже краткого общения с ним навсегда осталась в моей памяти. Тогда он выглядел пожилым жизнерадостным человеком с густой шевелюрой седых волос, глаза его всегда излучали какое-то тепло и участие. Он занимался в то время исследованием
карстовых явлений на Урале и составил такую карту. Вел он кружок любителей геологии, давал нам иногда пояснения в геологическом музее нашего института.
Позднее, когда я собирал материалы к монографии «Геологическая служба России. К 300-летию основания», мне повстречалась книга об отце Модеста Онисимовича — Онисиме Егоровиче Клере. В ней было приведено письмо отца к своим сыновьям: Модесту и Владимиру. Вот что он писал: «Будете-ли вы профессорами, врачами, учителями или поступите на промышленную или коммерческую службу для зарабатывания средств к жизни, это довольно безразлично, лишь бы в вас проявилась та умственная и нравственная сила, благодаря которой человек бывает, полезен себе и другим, но без которой самое лучшее образование ничего не дает». Какие слова! Какое напутствие! Неплохо бы их помнить и знать всем и в наше время. Модест Онисимович многое перенес в своей жизни: и революцию и незаслуженную репрессию; он был одним из первых профессоров нашего института в самые тяжелые его времена, но он всегда следовал завету своего родителя и его светлый образ навсегда запечатлен в истории Горного института. Какой пример преданности своему делу, доброжелательности и порядочности подавали они своим личным примером всем студентам.
Продолжим повествование о наших преподавателях по другим предметам. Вообще нужно отметить, что нам давали довольно разностороннюю подготовку. Когда позднее я работал в Германии, коллеги-немцы спрашивали: «Где Вы получили такое энциклопедическое образование?» «В горном институте на Урале», с гордостью отвечал я. Например, курс по технологии металлов был весьма содержательным. Мы изучали свойства металлов, структуры сплавов, методы их обработки. Нас научили работать на токарном, фрезерном, сверлильном станках, выполнять слесарные работы.



Курс деталей машин и механизмов читал Александр Петрович Зимин, замечательный и оригинальный педагог. Он лишь недавно демобилизовался из Советской армии. Его лекции захватывали нас, а когда он чувствовал нашу усталость, то делал реплики, которые вначале расслабляли, а затем, напротив, приводили к еще большей внимательности. Поясняя нам принцип «степеней свободы» механизмов, он говорил, что наша рука образец совершенного природного механизма, имеющего 27 степеней свободы, что пока недоступно
техническим устройствам. Более подробно один из эпизодов на его лекциях описан далее в рассказе «Борис Гордиенко».
И еще об одном предмете: начертательной геометрии. Читал этот курс пожилой профессор А.Н.Турчинский. Как он читал! Заслушаешься и заглядишься. Даже кого из бывших студентов, своих коллег сейчас спросишь, все его хорошо помнят. Читая курс, он даже как-бы и не глядел в сторону аудитории. Совсем глаз не поднимал, как будто в пустом зале читал. Естественно никаких бумаг перед ним никогда не было. Но как оживали под его рукой нарисованные на доске цветными мелками объемные пересечения самых сложных геометрических фигур: параллелепипеда и конуса, пирамиды и тора, цилиндра и шара. При этом, давая пояснения, он часто произносил: «А это, что такое? Да это та-же Матрена, только в другом сарафане». Жаль, что не сохранились конспекты его лекций. Но вот ни в одной книге, посвященной юбилеям нашего института (50 и 75 лет) я, к сожалению, нигде не встретил даже его фамилии.
Ну, и, наконец, о физкультуре. Кафедра эта была весьма достойной. Мы регулярно занимались спортом: бегали, ходили на лыжах, занимались гимнастикой, принимали участие во многих соревнованиях, сдавали нормы «Готов к труду и обороне». Особенно упорными были наши состязания с студентами Политехнического института — главными нашими соперниками, особенно по футболу и хоккею. Я занимался в мотокружке и входил в команду гонщиков-мотоциклистов. В летнюю пору мы проводили гонки в окрестностях города, а зимой — приделывали к покрышкам колес стальные шипы и устраивали скоростные гонки на льду большого городского пруда.
Теперь немного о нашем тогдашнем быте. Студенты старшекурсники жили в общежитии по ул. Ленина, студентки по ул. Малышева, а студенты 1-го и 2-го курсов в здании 2-го учебного корпуса. Да еще некоторые, не особенно успевающие, снимали комнаты на несколько человек в частных домах. Помню, когда мы получали военные билеты в военкомате на вопрос «Где проживаете?» отвечали: «Университетская, 9″, «A квартира?» — отвечали: «Спортзал», чем нимало удивляли военкома: «Что это у вас так много людей не может жить без спорта?»
Студенческая столовая находилась в этом же 2-м учебном здании. Обед обходился в 2,5 максимум в 3 рубля. За общежитие платили по 25 рублей в месяц. Так, что при стипендии на 1-м курсе 395 рублей можно было жить довольно сносно. Но вот кто любил покутить (а такие были), те к стипендии частенько залезали в долги. Одно время для упрощения оплаты за обед были введены талоны. Заплатишь со стипендии рублей 200 или 250 и завтракай и обедай себе весь месяц. Это мероприятие было оценено студентом Борисом
Прокопенко как: «Самое лучшее изобретение человечества за последний век». Утром, обычно, пили чай с булкой или бутербродами, кто что имел. Вечером — иногда колбаску (колбасный батон тогда стоил 10 рублей килограмм, естественно все продукты тогда были натуральные, без всяких добавок и наполнителей), варили из концентратов каши, кисели, благо всего этого было много, и стоили они недорого. Некоторые (и я в том числе) привозили из дома картошку, овощи, т.к. до Нижнего Тагила было недалеко: всего 5 часов езды на поезде.
Один оригинальный студент Олег Беневоленский к занятиям относился спустя рукава, частенько был «под шафе», много спал, считая, что: «От сна еще никто не умирал» и «Ученье не уйдет, а здоровье не купишь». Любил он и «гульнуть». Всегда у него был «финансовый дефицит». Однажды он поспорил, что за один раз сможет съесть буханку хлеба и полкило сливочного масла. Мы быстро собрали деньги, купили и хлеб и масло. Олег с аппетитом принялся за обед, но постепенно «снижал темп» и смог осилить лишь половину заявленного. После первой экзаменационной сессии он был отчислен за неуспеваемость.
Часто студенты занимали в долг у своих более экономных или обеспеченных коллег. Так наш сокурсник Альберт Пьянков, красавец,
поэт с псевдонимом «Аркашка Несчастливцев», занял однажды,
кажется, у Бориса Григоркина, рублей 200, а отдать все не мог.
Когда кредитор буквально «прижал» его, он на наших глазах, не отрывая карандаша от листа бумаги, за 3-4 минуты написал:

«Я счастлив, что на этом свете,
Неодинок я был, с тобой
Готов делить горбушку хлеба
И муть лазури голубой.
Я без тебя страдал и плакал,
Роняя грозди горьких слез,
Не наслаждаясь блеском лака
Сверхпоэтических берез.
Но все прошло: теперь с тобою
Мне не страшны тоска и холод,
Оберегаемый судьбою
Я снова стал, как прежде, молод.

Ты, в жизни юного поэта,
Как освежающий родник.
Предмет любви, сиянье света!
А я — навеки твой должник.
Как много счастья и отрады
Принёс ты мне, моим годам.
Я жизнь тебе отдам, коль надо,
Но только долга не отдам!



После окончания института он уехал работать на Колыму, и след его там затерялся. Писал-ли он еще? Не знаю. Но, очевидно, что талант у него был большой.
В нашей студенческой жизни в то время много значил профсоюзный комитет. Наиболее нуждающимся выделяли помощь на лечение, путевки в дома отдыха, санатории. Оплачивали коллективные посещения филармонии, театров. Продовольственные карточки были отменены с 1-го января 1948 года, и каждый год в марте происходило снижение цен на продовольственные и промышленные товары; такое снижение продолжалось вплоть до смерти И.В.Сталина в 1953 году. Что такое «инфляция» мы и не знали. Так что не все было плохо в наше студенческое время по сравнению с теперешним.
Нередко посещали мы театры. В оперном театре тогда уже пел студент консерватории Борис Штокалов; поступить в консерваторию ему, тогда еще курсанту военного училища, посодействовал маршал Жуков, услыхавший однажды его пение. Драматический театр мы тоже нечасто посещали. Помню, как-то была встреча студентов консерватории и нашего института в этом театре. Присутствовал тут и Борис Штокалов. Хорошо «поддав» он спел романс «Гори, гори, моя звезда». То-ли молодость его, то-ли настроение было приподнятое, но он спел с такой силой, вдохновением и чувством, что такого исполнения я больше так и не слышал больше никогда, даже позже слушая его выступление по телевидению, когда он уже был народным артистом СССР.
Особенно нам тогда нравилось посещать театр музыкальной комедии. Свердловская музкомедия тогда была одна из лучших в стране. А какие великие артисты там играли: Викс, Маренич, Дыбчо, Матковский, Емельянова. Помню, как мы присутствовали на спектакле «Дочь фельдмаршала» (о Суворове), в котором Емельянова играла главную роль, за что ей была присуждена Сталинская премия. Артисты эти пользовались громадной популярностью. Когда скончался Дыбчо, траурная процессия заняла всю центральную улицу города.
Часто в институте устраивали музыкальные вечера классической музыки в исполнении оркестра филармонии. Концерты сопровождались пояснениями музыковеда, так мы приобщались к шедеврам музыкального искусства.
Кажется в 1949 году в Свердловск приезжал с концертами Александр Вертинский. В то время его манера исполнения мне не особенно импонировала. А вот наш студент Юра Пивенштейн говорил: Да это же гигант классики! Как вы этого не понимаете?» Прошло много лет и теперь, слушая записи песен этого великого исполнителя, я вспоминаю Юрину оценку. Как он был прав.
Меня всегда интересовали музеи, особенно краеведческие, ведь у нас в Нижнем Тагиле был (и сейчас он один из лучших) отличный музей.
В свердловской картинной галерее мне особенно понравилась картина «Прачка» кисти, кажется, Крамского. Молодая, красивая женщина в красной кофте, стирает белье. Вьющиеся темные волосы, правильные черты лица, в глазах затаенная грусть. Ее взгляд устремлен прямо на вас и, кажется, она хочет о чем-то поведать вам. Было в этой картине нечто магнетическое, притягивающее. Прошло столько лет, а картина эта не забывается. После окончания института, бывая в Свердловске, а затем и в Екатеринбурге, я несколько раз заходил в картинную галерею, но, к сожалению, картины этой более не встречал.
В институте был большой хор, в нем пели более 100 студентов и, в том числе, автор этих строк. Это была гордость не только нашего института, но и всего города. Мы часто выступали на различных торжественных и культурных мероприятиях. Одно из таких выступлений описано в рассказе «Встречи с маршалом Жуковым».


Мужской хор Горного института.
Вверху крайний слева В.Марченко. 1950 г.

Многие студенты учились танцевать бальные танцы. На студенческих вечерах отдыха танцевали вальс, падеграс, падеспань польку и др. Нам также нравились и танго и фокстрот.

В 1949 году были два памятных события: первые послевоенные выборы в Верховный Совет СССР и 70-тилетие со дня рождения И.В.Сталина.


На избирательном участке в здании Геофака.
А.Пьянков, С.Голиков, В.Овчинников. 1949 г.

В период избирательной компании, многие из нас были агитаторами, составляли и сверяли списки избирателей. У меня сохранилась фотография той поры: Агитпункт избирательного участка N 17 в здании геофака. Плакат: «Слава товарищу Сталину, творцу советской науки!». План работы агитпункта: кинофильмы: «Оборона Царицына», «Как закалялась сталь», «Константин Заслонов» и др., лекции, концерты для избирателей. В агитпункте стоят наши студенты: С.Голиков, В.Овчинников, А.Пьянков.
Во всех организациях проводились предвыборные собрания, выдвигали обычно двух кандидатов: Сталина и кого-либо из местных, или кого-либо из членов Политбюро КПСС: Молотова, Ворошилова, Хрущева, Маленкова и др. и еще кого-то местного. За несколько дней до выборов Сталин и другие высокие кандидаты благодарили за доверие и давали согласие на баллотирование в каком-либо одном избирательном округе. Таким образом, в
списке оставался один кандидат, который и набирал 99,9 % голосов избирателей. Другой избирательный участок был у нас во 2-м учебном корпусе, сюда приходил голосовать маршал Жуков со своей семьей.
Сталинский юбилей проводился с размахом. На собраниях во всех организациях и предприятиях принимались повышенные социалистические обязательства по выполнению планов и производственных заданий, принимались поздравления в адрес юбиляра, посылались подарки. Помню, были очень дорогие подарки от руководителей стран народной демократии (Восточной Европы). Так, Петру Гроза (руководитель Румынии) подарил какой-то особый паровоз. Все подарки Сталин передал либо в музеи, либо непосредственно на производство. Помню еще, что в газетах и по радио в 1949 году передавались тревожные сведения о создании агрессивного блока НАТО. Наше правительство и лично Молотов (Министр иностранных дел) несколько раз обращались с предложением принять в НАТО СССР, но всегда получали отказ. Тогда в противовес НАТО и был создан Варшавский оборонительный договор.



Вот, примерно в такой обстановке мы жили и учились. Чего-то необычного во всем мы не замечали. Так, уж видимо, устроена наша жизнь.
Вот и весна; успешно окончен первый курс и нам предстоит проходить практики ознакомительные: геологическую и горную и большую, почти производственную — геодезическую. Нужно особо отметить, что институт наш всегда славился прекрасным сочетанием теории и практики. Это, пожалуй, главное достоинство и преимущество уральской горно-геологической инженерной школы.
Геологическую практику мы проходили на обнажениях горных пород: у Верх-Исетского пруда, у Шарташских каменных палаток, на Шабровском тальковом карьере. Там мы находили прекрасные образцы кристаллов магнетита.
Горная практика происходила на Березовском золоторудном месторождении. Впервые мы спускались в шахту, ходили по штрекам и квершлагам, знакомились с работой по проходке забоев, с буровзрывными работами, с технологией добычи руды, с подъемом ее наверх («на-гора»).
На другом предприятии Пышминском медеэлектролитном заводе нас знакомили с обогатительным процессом: как из бедной руды после ее дробления получают методом флотации медный концентрат, как из него в процессе электролиза получают рафинированную медь.
Главная наша практика, геодезическая, проводилась на учебной базе института неподалеку от города Сухой Лог, на берегу реки Пышмы. Очень красивое место: большая поляна в лесу, посреди которой стоит несколько
бараков, в которых мы жили. Рядом деревушка Рогалево 5 — 6 домиков, река с пологим нашим правым берегом и очень крутым — левым, на котором главенствует высокая Дивья скала с триангуляционной вышкой на самом верху.


На геодезической практике, Надя,
М.Ф.Солодилов, Вера. Сухой Лог,1949 г.

Руководил практикой милейший Иван Андреевич Блашкевич, задания давал и проверял Матвей Федотович Солодилов. Самые светлые воспоминания остались от этой практики. Нас научили делать топографическую съемку сложной по рельефу местности, измерять самые различные ситуации, строить и чертить точные карты и планы местности, «привязывать» эти карты к государственной системе координат. Вот сейчас со спутника и местность снимут, и высоты определят, и координаты «привяжут» и все это с помощью приборов, лазера, компьютера. Дух захватывает. А ведь к этому все шли через методику ручной триангуляционной и нивелирной съемок, которые мы тогда с интересом изучали.
Много было всяческих приключений, а какие вечера с песней под гитару у костра! Мы пели на мотив неаполитанской песни:

Рейку поставлю я,
На край канавы,
Буду отсчеты брать,
При «круге право».

Рейка легка моя,
Углы прямые,
О! Солодилов,
Матвей Федотыч!

Так закончился первый студенческий год. Нас ожидал 1950 год.


Едем на производственную практику.
Станция Карталы, пересадка

Источник